Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях

И здесь, в Консерватории, Вася сразу стал танцевать ведущие партии! И в новых, поставленных специально для него («на него»!) балетах: «Бык на крыше», «Дороги юности» – и текущий репертуар: «Венгерские танцы», «Золотой ключик», «Треуголка», «Романтический дивертисмент».

– Я же говорила тебе: натанцуешься! – улыбалась Нина Рубеновна. Дотошная, строгая, придирчивая на репетициях, она много работала с Васей, учила его всему, что знала и умела сама.

Это был прекрасный опыт, Вася жадно учился, впитывал в себя, как губка, школу Консерватории, но, несмотря ни на что, ему всё-таки порой казалось, что он не на своём месте, что это временно, что должно же что-то случиться, не навсегда же он в этой ссылке. И волшебное «что-то» действительно случилось, но сначала случились очередные домашние события.

Во-первых, они переехали.

Новая квартира была получена после настойчивых стараний отца: он, перенёсший уже несколько инфарктов, хотел жить в экологически чистом, спокойном месте, ближе к природе, а не в центре города.

Для Мамы и Бабушки это было трагедией: обе родились и выросли в центре Петрограда, они не представляли себе жизни где-то… Бог знает где, Липочка, как же так? Неужели ты согласишься на эти… где эти Озерки? Это же не город, а окраина! Но спорить с отцом в последние годы становилось ещё сложнее, чем раньше, здоровье его было расшатано, и Липа (после так надоевших ей ссор и скандалов) не могла не согласиться.

Переезжали вчетвером: брат за эти годы успел жениться и перебраться к жене.

Трёхкомнатная квартира в новом панельном доме – тогда это казалось очень современным и модным: менять старое жильё на более новое, престижное, в спальных районах, в ведомственных домах. Всё здесь было непривычным и странным, тонкостенной квартире были не очень к лицу их огромная библиотека, и пианино, и тёмно-красная портьера-занавес из панбархата была длинновата… здесь должны быть совсем другие декорации. Рядом были настоящие деревни и, кажется, даже свиноферма, и свежий воздух, и те самые, давшие название району небольшие озёра, и строилось много новых домов, но… так далеко от всего: от театров, от Невского, от «балетной» улицы Росси, от кондитерской «Север». От культуры и нормальной городской жизни.

Маме и Бабушке это казалось какой-то ссылкой, прозябанием вдали от родных мест. Да, здесь чистая и новая кухня, нет газовой колонки, и быт можно устроить проще, чем в старом доме, но…

Отец не успел толком насладиться новой квартирой: Вася репетировал в Консерватории, когда в окно зала вдруг влетела какая-то ошалевшая, непонятно как сюда попавшая птица. И почти одновременно его позвали к телефону в кабинет главного хореографа… что-то было в этом нехорошее, тревожное!

Звонила Мама, она никогда бы не стала… наверное, что-то случилось – да, так и есть.

«Васенька, Папы больше нет…» – кажется, она сказала эти или какие-то похожие слова, он потом не мог вспомнить. Было странное состояние, никак не верилось, что отец… да, он был болен, и тяжело, но всё равно его смерть оказалась неожиданностью – и, как ни прискорбно, стала не только горем, но немножко и избавлением.

И для самого ушедшего, и для оставшихся.

На похоронах вспоминалось всякое: как они с папой ходили на лыжах в Таврическом саду, отец любил это, а Васе потом стало нельзя, лыжи и коньки не для балетных, развивают не те мышцы, вредят… кажется, отец был огорчён его отказом от лыж?

Отец водил его за грибами, хорошо разбирался в них, учил Васю отличать хороший гриб от червивого и ядовитого, подосиновик от подберёзовика, находить грибные места. А как-то отец ушёл один, заблудился, и его не было целые сутки! Они с Мамой волновались, не знали, что делать: вокруг было много болот и непроходимых чащ. К счастью, отец вернулся; рассказал удивительное: что его вывела на дорогу – лосиха! Шла вперёд, оглядывалась: идёт ли он за ней – можно сказать, спасла.

Отец не застал перемен в жизни младшего сына: вскоре после его смерти произошла очередная смена руководства и в Кировском, и в Малом театрах, и Васю (о нём не забыли!) пригласили танцевать в Малый. Это было счастьем: после первого отказа, после прозябания, как ему казалось, на второстепенной сцене, опять подняться на прежний уровень, и он бросился в эту работу, как летом самозабвенно бросался в прозрачное море.

Он соскучился по серьёзным партиям, стал танцевать много и успешно, оттеснил кого-то, стал лучше кого-то… ему было не до интриг, он просто танцевал – как умел и ещё лучше, изо всех сил.