Хорошая сестра

Около двух часов дня начинаются схватки Брекстона-Хикса. Я записываю их в блокнот, пока занимаюсь своими делами. Некоторые люди панически боятся этих схваток, но я много про них читала и знаю, что они представляют собой реальную угрозу, только когда становятся более частыми и интенсивными. Погружение в работу помогает отвлечься от мыслей и болей. Сейчас я помогаю одному пожилому мужчине найти подборку материалов о «Титанике», чтобы подготовиться к выступлению в «Ротари Клубе». («Никаких романов! – сказал он, осуждающе указывая на меня пальцем. – Не надо мне Лео Ди Каприо и прочей любовной чепухи в то время, как корабль шел ко дну, а люди гибли!») Раздаю туалетные принадлежности молодой бездомной женщине (и даже отдаю ей свой сэндвич, поскольку после беседы с Уолли есть особо не хочется). Затем отправляюсь приводить в порядок детскую секцию, бардак там сегодня похлеще, чем обычно после утренних занятий по рисованию с малышами. К 15:30 схватки Брекстона-Хикса становятся более регулярными по времени – с интервалом примерно в десять минут в течение часа. И хотя боль не сильно изнуряющая, сконцентрироваться на работе становится все труднее…

– Ферн, с тобой все хорошо? – интересуется Кармель, найдя меня в архивной секции, пока я стараюсь размеренно дышать во время очередной схватки.

– Все хорошо, – отвечаю я.

Она внимательно наблюдает за мной.

– Почему бы вам не пойти сегодня домой пораньше? Выглядите устало.

Я застигнута врасплох таким предложением. За все время работы здесь я брала только два больничных дня и лишь однажды ушла пораньше, чтобы успеть на прием к стоматологу. Но, учитывая, какой тяжелый сегодня выдался день, я согласно киваю:

– Хорошо. Спасибо, Кармель.

– Хотите, я вызову вам такси? – предлагает Кармель.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, потому что домой ехать не собираюсь.

Забрав сумку из комнаты для персонала, я шагаю к автобусной остановке.

К тому времени как я приезжаю в больницу, схватки идут с интервалом в четыре минуты.

Внутри все хорошо организовано и оборудовано удобными указателями, так что родильное отделение я нахожу быстро и сообщаю на стойке регистрации о своем прибытии. Медсестры впечатлены предоставленной мной документацией, в которой подробно описано постоянное увеличение частоты схваток в течение последних нескольких часов. А увидев, как я согнулась во время очередной схватки, чтобы отдышаться, они единодушно соглашаются, что меня следует сразу же отправить в родильный зал.

Седовласая медсестра в темно-синем кардигане вызвалась меня проводить, и я следую за ней в шумный улей, где бурлит активность: люди в халатах и масках то просят о помощи, то оказывают ее; телефоны звонят, люди болтают без умолку. Из соседней палаты слышен низкий стон, напоминающий рев коровы. Мимо проходит медсестра с мороженым в виде фруктового льда, от которого пахнет виноградом и жевательной резинкой. Я останавливаюсь, когда начинается особенно сильная схватка. Медсестра останавливается рядом, уверенно поглаживая меня по пояснице, и говорит:

– Вы молодец, милая.

Когда боль утихает, я следую за ней дальше в светлую комнату – родильную палату номер четыре. На виниловом матрасе больничной койки лежит халат. В углу рядом с медицинской детской кроваткой, оборудованной сверху обогревом, стоит поднос с инструментами.

– Там скоро будет лежать ваш малыш, – говорит медсестра и щелкает выключателем. Свет над кроваткой загорается, издавая низкий гул, который проходит сквозь меня как слабый электрический ток. Где-то в коридоре раздается хныканье, что заставляет меня подпрыгнуть на месте.

– Наденьте это, милая. – Медсестра жестом указывает на халат. – Снимите всю одежду ниже пояса, в том числе нижнее белье, и присядьте на кушетку. Врач скоро придет и осмотрит вас. Кто-нибудь придет побыть с вами?

– Что? О… э-м-м-м, нет.

Медсестра направляется к выходу, чтобы позволить мне уединиться, но у двери оборачивается.

– О, может, кому-нибудь позвонить?

Я качаю головой. Но внезапно в душу прокрадывается сомнение. Яркий свет, звуки, незнакомые люди.

– О, дорогая, – отзывается ласково медсестра, – роды могут быть тяжелыми, и вам захочется, чтобы рядом был кто-то и поддерживал вас. Дружеское лицо. Кто-то, кому вы доверяете.

Тот, кому я доверяю.

Каким вдруг сложным стало это утверждение. «Что, если человек, которому я доверяю больше всего на свете, совершенно не заслуживает доверия?» – хочется мне спросить. А затем в голову приходит другая мысль: «И что, если она единственная, без кого мне через это не пройти?»

– Хорошо, – сдаюсь я. – Есть кое-кто.

Роуз приезжает в больницу через пятнадцать минут после того, как ей позвонила Беверли, медсестра. За это короткое время боль из управляемой превратилась в мучительную.

– Почему ты не позвонила мне раньше? – ворчит Роуз, врываясь в палату.

– У нас был план, помнишь?