Хороши в постели

Я потянулась его поцеловать. Брюс подставил мне щеку. Ладно-ладно, подумала я, забираясь в машину, и крепко стиснула руль, чтобы Брюс не заметил, как сильно у меня трясутся руки. Я могу быть терпеливой. Я могу быть зрелой. Я его дождусь. Он так сильно меня любил, думала я, мчась домой сквозь тьму. И полюбит вновь.

6

Когда я брала курс начальной психологии, профессор рассказывал нам о случайном подкреплении рефлекса. Три группы крыс помещали в три отдельные клетки, оборудованные рычагами. Первая группа крыс получала гранулу корма всякий раз, как нажимала на рычаг. Второй группе не доставалось вообще ничего, независимо от частоты нажатий. А третьей группе давали корм только время от времени.

Первой группе, объяснял профессор, в конце концов наскучивает гарантированная награда. Зверьки, которые никогда не получают угощения, тоже сдаются. Но крысы из «случайной» группы будут жать на этот рычаг вечно в надежде, что на этот раз волшебство таки случится, что им повезет. И тут я, сидя в аудитории, вдруг поняла, что стала для своего отца вот такой крысой.

Когда-то он меня любил. Я это помнила. Хранила несколько мысленных образов, словно открытки, истрепанные по краям от того, что их часто трогают.

Сцена первая: Кэнни, трех лет от роду, уютно устроилась на коленях у отца, положив голову ему на грудь, слушает, как рокочет его голос, когда он читает «Там, где живут чудовища».

Сцена вторая: Кэнни шести лет, в теплую летнюю субботу она держится за руку папы, а он ведет ее сквозь двери начальной школы сдавать тест на готовность к первому классу.

– Не тушуйся, – говорит он ей, целуя в обе щеки. – Ты отлично справишься.

Я помню, когда мне было десять, я целыми днями проводила с отцом, бегала по его поручениям, встречалась с его секретарем, и с миссис Йи из химчистки, где стирали его рубашки, и с продавцом магазина одежды, который смотрел на отца с уважением, когда тот расплачивался за костюмы. Мы покупали бри в модном сырном магазине, где чудесно пахло только что обжаренными кофейными зернами, и джазовые пластинки в «Олд винил». Все знали моего отца. «Доктор Шапиро», – приветствовали они его, улыбаясь ему и нам, его детям, стоящим в ряд, от старшего до младшего, со мной во главе. Он клал большую теплую руку мне на голову, поглаживал хвостик:

– Это Кэнни, моя старшая.

И все они, от продавцов в сырном магазине до охранников в здании, где работал отец, казалось, знали не только, кто он такой, но и кто я тоже.

– Твой отец говорит, что ты очень умная, – повторяли они, а я стояла, улыбалась и старалась выглядеть умной.

Но я взрослела, и таких дней становилось все меньше. Он игнорировал нас всех – Люси, и Джоша, и даже мою мать. Приходил домой поздно, уходил рано, проводил выходные в офисе или в дальних поездках, «чтобы проветрить голову». Какие бы проявления привязанности мы ни получали, какое бы внимание он нам ни уделял, оно распределялось малыми дозами и выдавалось нечасто. Но когда он вспоминал, что любит меня, когда я прижималась к нему, а он клал ладонь мне на макушку… ни одно ощущение в мире не могло этого затмить. Я чувствовала себя важной. Я чувствовала себя любимой. И я сделала бы все, что в моих силах, снова и снова бы нажимала на тот рычаг, пока руки не начнут кровоточить, лишь бы испытать это вновь.

Первый раз он ушел от нас, когда мне было двенадцать. Я вернулась из школы… и вдруг обнаружила его в спальне, он запихивал в чемодан рубашки и носки.

– Папа? – Я испугалась, я совсем не ожидала увидеть его дома днем. – Ты… мы…

«Мы куда-то собираемся?» – хотела спросить я. Может, в путешествие?..

Отец прищурился, его взгляд был тяжелым и чужим.

– Спроси мать, – сказал он. – Она объяснит.

И мать объяснила: и она, и отец очень нас любят, но не могут наладить отношения между собой. Не успела я оправиться от шока, так потом еще и узнала правду от Хэлли Синти, школьной красотки. Мы с Хэлли играли в одной футбольной команде, но социально находились в совершенно разных лигах. На поле она частенько выглядела так, словно боится моих пасов, будто с моей ноги на мяч могла перекинуться скверна, палочка ботанизма, и заразить ее прямо сквозь бутсы. Три года спустя она станет печально известна тем, что в перерыве плей-офф штата сделает восстановительный минет трем из пяти парней стартового состава мужской баскетбольной команды, и мы все станем ее звать Хэлли Заглоти. Но это будет потом.

– Слышала о твоем отце, – сказала она, плюхнувшись за мой столик в углу столовой, куда Хэлли Синти и ей подобные забредали и крайне редко.

Ребята из шахматного клуба и мои друзья из кружка юных ораторов наблюдали эту картину, разинув рты. Хэлли и ее подружка Дженна Линд повесили сумочки на спинки пластмассовых стульев и уставились на меня.

– Слышала что? – насторожилась я.

Я не доверяла ни Хэлли, которая игнорировала меня все шесть лет с самого первого класса, ни Дженне, с этой ее вечно идеальной стрижкой.

У Хэлли, как оказалось, буквально язык чесался мне все выложить.

– Моя мама говорила вчера вечером. Он переехал к какой-то женщине, зубному технику на Коппер-Хилл-роуд.