Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

Был построен султана дом,
Мрамор пола покрыт ковром,
И в цветных узорах ковра
Света с тенью слилась игра.
Ослепляют взор их цвета,
Сердце радует красота.
Сколько здесь ковров дорогих,
Чьи же ноги целуют их?
Чьи мечты в их узор легли?
Руки чьи их соткать могли?
Сквозь решёток резной узор
Виден сад и обширный двор,
На дворец, ослепивший глаз,
Смотрит солнце – небес алмаз.
Расцветает фруктовый сад,
Свеж и чист тополей наряд,
Нежно дышит вокруг весна,
Дань с поэтов берёт она.

Навои… означает мелодичный.

Николая Лебедева – молодого, талантливого учёного, специалиста по туркменской и персидской литературе – очень ценили и уважали в Эрмитаже. Яркий, дерзкий, честный, с первых дней войны он, как и все в Эрмитаже, спасал музей и людей: таскал дрова, разносил кипяток по комнатам, дежурил, а поздно вечером переводил стихи. Он мечтал прочитать их… Он не смог прийти на вечер – его принесли: последняя стадия дистрофии отняла силы физические, но духовные – не поддались.

Боль утраты в каждом миге, если друг покинул дом.
Тяжело бродить по следу и утрату видеть в нём.

Диво ль горе испытавшим лик вселенной волновать

Ураганом буйных вздохов, непрестанным слёз дождём!

Мчусь я, пламень исторгая, псом взбесившимся мечусь.

Робким лучше сторониться, не ходить моим путём.

Я мечусь в степи разлуки, где ты, солнце, где мой друг?

К тени рвусь, бегу от тени, злым безумием влеком.

Вот валяюсь я, усталый, у подножия горы.

Странно это – туча плачет и скорбит со мной вдвоём.

Голову любовь снесла мне, – поздно попрекать меня:

Обезглавленному уши не смешно ли рвать потом?

Чтобы стало невозможно речи века понимать,

Подойди, о виночерпий, опьяни меня вином!

Ты заносчива и вечно проклинаешь Навои, —

Он тебя благословляет, счастлив быть в плену твоём.

«Прекрасные стихи, жаль – плохая подача Лебедева, – вспоминал историк, востоковед Александр Болдырев, который не знал, что Лебедев умирает от голода и держится из последних сил. – Стихи прекрасны – ясная, лёгкая речь сказки, как пушкинская сказка прямо».

Красота твоя восходит, словно солнце, надо мной.
Блещешь ты – и каждый атом ощутим, как свет дневной.

Каждых сумерек истома – это мгла волос твоих.

Лик твой бел – и зори утра светят дивной белизной.

Что достойно отражаться в зеркале очей твоих?

В них сверкает устремление, отражён весь мир земной.

Ночь настанет, и влюблённый оглашает воплем мир.

В час, когда сияет небо, озарённое луной,

Во вселенной кто найдётся, чтоб принять твою любовь?

Только я! Пусть я безумец, – не дерзнёт никто иной.

Кто сказал мне: «Эй, влюблённый, ты и любишь, и любим»?

Ревность – знак неистребимый, эта страсть – клинок стальной.

Между мыслью и словами нет единства, Навои,

Если ты язык свой в жертву не принёс любви одной.