Хорошо, когда улыбаются

И только успел Серёжка произнести эти слова, как вдруг что-то завыло, засвистело, запыхтело и прямо на Серёжку с такой силищей дунуло, что он на ногах не удержался, отлетел от окна, плюхнулся на диван. И вдруг в окне увидел… лицо. Такое огромное, что оно заняло всё окно. Лицо было живое, сердитое. Насупленные брови всё ближе и ближе придвигались одна к другой, вот-вот сольются в прямую линию. И только морщинка-ложбинка на лбу, которая лежит между ними, не даёт бровям слиться. И чем ближе сходились брови, тем сердитей сверкали глаза, раздувались ноздри и оттопыривались губы. Взлохмаченные волосы шевелились, словно живые. Были они какие-то белые, даже слегка голубоватые, воздушные. Глаза ярко-синие и прозрачные впились в Серёжку, пригвоздив его к дивану. Толстые губы зашевелились и вдруг зло выговорили:

— Опять слова на меня бросаешь?

— Я?.. — залепетал в страхе Серёжка. — Н-на в-вас? Бр-росаю?

— На меня! — грозно сказали губы. — На Ветер-рр! Уфф!

Голубоватые волосы зашевелились сильнее, щёки надулись, вот-вот лопнут. Серёжка догадался — это было лицо Ветра. Самого Ветра.

— Уфф! Уфф! Уфф!

И на Серёжку обрушился настоящий шквал. Серёжка зажмурился, закрыл лицо руками. Ему казалось, что сейчас, вот сейчас он вместе с диваном поднимется в воздух и унесётся неизвестно куда.

Но они с диваном никуда не унеслись, потому что диван стоял у стены, а стена была очень толстая, кирпичная, неподвижная. Она никуда не пустила диван с Серёжкой. Она даже не зашаталась, эта каменная стена, такая она была сильная.

Постепенно шквал затих, и Серёжка осторожно, с опаской открыл глаза. Ветер был ещё здесь, в окне. Но щёки уже сильно не раздувал. Он тяжело дышал, устал, видимо.

— Уфф, — и Серёжку с головы до ног обдаёт холодом, — уфф, — снова обдаёт, — уфф, — снова. Тело покрылось гусиной кожей. А может, это не от холода гусиная кожа, кто знает.

— Ду-уффмаешь, мне легко-о с твоими словами по свету-уфф летать? — опять заговорили губы. — Слова вес имеют, они нелёгкие. Крылья-то мне и не поднять. Уфф-стаю быстро.

По тяжёлому дыханию Ветра чувствовалось, что он действительно устаёт. Но вот, видимо, немножко отдохнув здесь, в окне, Ветер стал дышать легче, свободнее. И лицо его подобрело. Он даже улыбнулся, видя, как дрожит от страха Серёжка.

— Преду-уфф-преждаю-уфф: если ещё бросишь на меня хоть слово, берегись. Отомщу-у!.. У-уфф!..

И Ветер вдруг улетел, будто растаял, будто его и не было вовсе. Снова ясное синее небо глядит в комнату. Только две половинки длинной шторы утянуты за окно. Ветер, наверно, хотел взять их с собой, но карниз, по которому эти шторы задвигаются и раздвигаются на кольцах, не пустил их от себя. Вот молодец карниз.

Серёжка встал, подошёл к окошку, втянул шторы назад в комнату, поглядел во двор. Мальчишки с красно-синим мячом не было. Всё тихо, спокойно, обыкновенно. Всё на своих местах.

«А может, ничего и не случилось вовсе? — подумал Серёжка, — может, мне всё приснилось? Сидел я на диване, сидел-сидел, да и клюнул носом? Ну, конечно, приснилось, разве на самом деле такое может быть? Не может. А шторы? Почему шторы были утянуты из комнаты во двор? Ну и что? Подумаешь — утянуты! Их обыкновенный ветер утянул, самый простой ветер, всегдашний, а совсем не тот, что… приснился.

И Серёжка успокоился. Поднял с пола промокашку, карандаш, «Пионерскую правду», которые скинул со стола обыкновенный ветер. А потом… А потом Серёжка забыл про этот свой чудной-пречудной сон.

Когда Серёжку отшвырнуло к стене, он понял, что всё было наяву. На самом деле. От страха он даже забыл зажмуриться, так и замер. Взгляд прилип к окну и не мог от него оторваться. А в окне… а в окне было… то лицо. Брови вот-вот сольются в одну прямую линию, и только морщинка-ложбинка на лбу, которая лежит между ними, не даёт бровям сойтись. Лицо ещё сердитее, чем тогда утром.

Серёжка вспомнил, как Ветер говорил ему:

— Преду-уфф-преждаю-уфф: если ещё бросишь на меня хоть слово, берегись. Отомщу-у-у!..

А ведь он, Серёжка, бросил. Вот только сейчас бросил. Ну разве это были не на Ветер слова, когда он сказал, что в один день сто полезных дел сделает? Конечно, на Ветер. Вот он и прилетел отомстить.

Ой, что же теперь будет? Что будет?

Лицо в окне свирепо сверкало глазами, раздувало ноздри, губы шевелились, вот-вот заговорят, но… ничего не говорили, будто не могли найти нужных слов.

В классе поднялось такое, что трудно передать словами. Всё завертелось, закружилось. Кто сидел, уже не мог встать, потому что Ветер словно намертво приклеил их к сиденьям. Кто стоял, уже не мог удержаться на ногах; Ветер откинул и прилепил кого к стене, кого к доске, кого к шкафу.

У Песни из рук он вырвал скрипичный ключ и зло швырнул его в окошко вверх ногами, вниз головой. Вдогонку ему послал все капроновые банты, все носовые платки, тряпку, стенгазету, график дежурства по уборке класса, что-то ещё (что именно, никто сразу не мог разглядеть) и… наконец, вылетел за этими вещами сам.