Хорошо, когда улыбаются

…Ребята не так скоро, как первый раз, пришли в себя. Но вот они оглядываются, ощупывают себя. Живы ли? Живы. Целы ли? Целы. О-ох! О-ой! Ай-ай-ай! Кто руку трёт, кто ногу, кто бок, а кто все сразу.

Вдруг какой-то писк за окнами, будто две девчонки просят о чём-то. У одной голосок потолще, у другой — потоньше. Но каждая пищит как-то очень монотонно, на одной ноте.

Ребята взглянули в окно и увидели на фоне голубого неба две чёрные удаляющиеся нотки. Их нёс Ветер. Они перевёртывались в воздухе через головы, размахивали тонкими чёрными хвостиками и отчаянно пищали.

Галка Палкина, то есть сейчас она была не Галка Палкина, а Песня, взглянула на своё измятое платье и ахнула. На нём не хватало двух нот. Там, где ещё недавно жили эти нотки, сейчас были пустые места.

А нотки улетали всё дальше и дальше. Вот их уже и не видно на фоне голубого неба. Вот и голосов уже совсем не слышно.

Галка Палкина пришла в отчаянье. Пока ещё только одна она поняла, что случилось, потому что она сейчас была не Галка Палкина, а Песня. Ребята, даже те, что увидели пустые места на её разлинованном платье, ещё ничего не поняли. И Эдуард Егоров ничего не понял.

Когда все немного пришли в себя, расселись по партам, успокоились, он опять стал к ним спиной, а к участникам концерта лицом и аккордеоном, и сказал своё привычное: «Внимание! Приготовились!»

И через несколько секунд в классе грянула песня — «В лесу родилась ёлочка». Почему эта песня родилась в классе сейчас, ранней осенью, когда ещё цвели цветы, непонятно. Может быть, Эдуард Егоров хотел охватить в своём концерте все времена года? Может быть. Но главное было не в этом. Главное было в том, что все сразу заулыбались, всем захотелось петь эту песню, такая она была знакомая-презнакомая, родная-преродная.

«В лесу родилась ёлочка, — весело пели девчата, перекрывая голосистый аккордеон Эдуарда Егорова, — в лесу она…» И вдруг случилось совершенно неожиданное. Ведь после слов «в лесу она» нужно было петь «росла» и дальше о том, как она «зимой и летом стройная, весёлая была». Но этого не получилось. Девчата спели «в лесу она» и больше ничего спеть не могли. В классе воцарилась странная, удивительная тишина.

И даже сейчас никто ничего не понял, кроме Галки Палкиной, потому что она была не Галка Палкина, а Песня. Ребята подумали, что у девчонок, которые участвовали в концерте, просто голоса сорвались. У всех сразу на одной и той же ноте. А что, разве такого не может быть? Может.

Эдуард Егоров строго посмотрел на девчат и растерянно на свой аккордеон (ведь и он замолчал как раз на том же самом месте, где и девчата). Потом, чтобы ободрить хор, Эдуард Егоров весёлым голосом сказал: «Начинаем сначала. Внимание! Приготовились!» И через несколько секунд в классе опять грянула песня «В лесу родилась ёлочка». Но как только голоса дошли до слова «росла», на класс опять навалилась страшная тишина.

Поющим девчатам и Эдуарду Егорову показалось, что они шли-шли и вдруг споткнулись об эту тишину, что они, как о толстую стену, лбами об неё ударились, такая это была тишина. Все стояли удивлённые, растерянные и ничего не могли понять.

И вдруг запел сам Эдуард Егоров. Он вообще никогда в жизни не пел. У него совсем не было певческого голоса. Он только играл на аккордеоне. А тут запел с отчаянья. Один. Среди тишины. Из горла вырывались какие-то смешные звуки, будто блеял баран. Блеял он очень правильно, то есть мотив песни был точно сохранён. Но как только Эдуард Егоров дошёл до слова «росла», блеяние оборвалось, будто его ножницами обрезали.

Ребята повскакали с парт. Что такое? Что случилось с «Ёлочкой»?. Почему она не поётся?

И вдруг Галка Палкина, то есть не Галка Палкина, а Песня, закричала на весь класс:

— Не пойте! Всё равно ничего не получится!

Лицо у Песни было мокрое, заплаканное. Песня всё время тёрла нос, и от этого он был уже красный.

— Почему не получится? — удивились ребята.

Песня шмыгнула красным носом и объяснила:

— Потому что дальше в песне идут те ноты, которых нет.

— Как нет?

— Те, которые унёс Ветер. — Песня всхлипнула, глянула в окно, где на фоне голубого неба давно уже не было видно улетающих нот, и разревелась в голос. Ревела она на других нотах, потому что если бы хотела зареветь на тех, которые улетели, у неё ничего не получилось бы.

Ребята притихли. Значит, теперь «Ёлочку» не споёшь?

— Разве только «Ёлочку»? — всхлипывала Песня. — Теперь ничего не споёшь, ничего не сыграешь. Вся музыка кончилась.

— Как вся?

— А так. Разве можно что-нибудь сыграть, если двух нот нет?

— Так ведь только двух!

— А их всего «до, ре, ми, фа, соль, ля, си», и всё! — и Песня разревелась ещё пуще.

— Вот красота! — захлопал в ладоши докладчик. — Ребята, это же замечательно! Теперь ни у кого двоек не будет по пению. Урра! А как успеваемость в классе поднимется! — и он в уме уже стал что-то на что-то делить.