Хорошо Всем Известная (СИ)

- Позвольте мне, - подскочил вдруг Алексей Сергеевич. - Позвольте напомнить простую истину о том, как оно всегда-то и выходит, то есть, например, в связи с предположенным закручиванием. Это ведь когда механизм уже расшатан и надо подтянуть, или даже, страшно вымолвить, закрутить гайки, затянуть потуже. Так полегче бы, а? Раскрепощено как-то, но и с оглядкой. Баловство - это пожалуйста, но в пределах разумного, и тогда прояснится польза спокойной последовательности, тихого, но уверенного хода вперед и вперед, мощного течения нашей славной реки жизни. Я мечтаю о времени, когда люди поймут, наконец, что смысл и величие вовсе не в том, чтобы сворачивать и закручивать. И совсем никакого в этом смысла. А развертывать, распространять, простирать в некую безбрежность, даже в самое бесконечность - вот это вещь, вот это дело так дело, и в этом вся суть! Так нам бы, черт побери, побольше умелости, искусства. Нам бы утонченности, и чтоб гибче, изощренней... А то пока смех один, эстетики - с гулькин нос.

- А я считаю, что Манечка срезалась на письме, - строго возразил Марнухин. - Это по существу дела...

- Вы в корень смотрите, а не по верхам. У нее неожиданность получилась с другим письмом мужа. Тем, прощальным. А что вышло сейчас, в этом никакой неожиданности нет.

- Это совсем уже ничего не объясняет... Вы, значит, ожидали чего-то подобного?

- Напротив, - просветленно усмехнулся Алексей Сергеевич.

- Минуточку! - крикнул Марнухин. - Я сказал, что объяснения по-прежнему нет, и я не отступлюсь от своих слов... потому что совершенно невозможно объяснить ваше присутствие здесь и сейчас!

- И это не ребус. Имею права. И у меня, кстати, куда больше, чем у вас, оснований задаваться вопросом, когда Манечка в последний раз раздевалась. Или одевалась. Отдавалась. Или не отдавалась. У вас как-то судорожно и трагически выразилась потребность видеть нашу Манечку в ее первозданном виде, в чем, так сказать, мать родила, а я до того в этом отношении напитан и в каком-то смысле даже закормлен, что могу позволить себе общие рассуждения. Предисловие ли, послесловие - в любом случае они будут деликатны, приятны для окружающих и не поставят меня в смешное положение. Сказать, что Манечка вполне прилично была одета в тот роковой день, когда Антон Петрович едва не отправил меня в преисподнюю, значит сказать правду, но не всю. Хорошо одевалась она, когда на постоянной основе жила со мной, а у Антона Петровича ходит в обносках. Но не далее как полчаса назад, вон там, в соседнем помещении - не возьму на себя смелость как-либо поименовать его - после того, как мы с ней отлично провели время в постели, я подарил ей отличное платье.

Марнухин схватился за голову. Доверия к Манечке больше не было, на ее мужей, друзей и покровителей не хотелось смотреть, мечты рушились. Нечто роковое дунуло - и карточный домик, воздвигнутый под уютным надзором ловкой девицы, рассыпался.

- Сами знаете, - сказал Антон Петрович, - я порой пишу стихи. Исторгаю, и в этом заключено что-то молнийное. Разряд... Как бабахнет! И не понять, то ли прямо в голове, то ли нечто этакое молниеносно извне... Читать из раннего и тем более из последнего я вам пока не буду, а о новых принципах стихосложения, пришедших мне на ум, все же скажу несколько слов. Речь об установках. Я всегда был другим, на других не похожим, это и хорошо известная вам Манечка подтвердит, но стоит ли гордиться этим, если я уж никак не меньше, скажем, сорока пяти лет так называемого земного бытия отдал... ей-богу, не знаю, зачем и для чего... Хоть плачь... Отдал на то, чтобы валяться в грязи, а все потому, что, видите ли, последователь то одной, то другой идеи. Велик, на порядок выше толпы, из всех двуногих самое замечательное двуногое, великолепное, остроумное, и к тому же поэтический дар, а что с того, если в конечном счете выгляжу презренным, грязным, лживым и вынужден якшаться со всякой сволочью. И как наказание - быть, - Антон Петрович в отчаянии взмахнул кулаком, - быть неудачником в глазах собственной жены и ей подобных. Словно клоп барахтался я в жизни своей под маской шута, ища то сочувствия, то забвения, то избавления. Но понял, понял наконец, что идеи идеями, а нужны твердые принципы, и коль так, то вот они. В грязи - больше не валяться! Под маской шута не барахтаться! Клоп я, нет ли, а все равно на хрен не барахтаться! И так далее. Очень кстати, друзья мои, очень хорошо иметь принципы. Молнией сверкнуло это новое сознание в моей душе. Встряхнуло крепко... Под этим предлогом и стих, разумеется, вот послушайте...

Я принадлежу к тому типу мужей,

которых некий бывший муж моей жены,

а он - что твой баран! -

охарактеризовал...