Хорошо Всем Известная (СИ)

Вытаращила глаза Манечка, упирая их в своего друга, торжествуя и от него ожидая бесконечной и беззаветной радости перед массой прозвучавших откровений.

- Не думаю, что Антону Петровичу удалось создать текст, достойно изображающий твою распущенность, - смущенно произнес Марнухин.

- А зря ты так думаешь, - усмехнулась девушка. - Смотри, ведь тут и для тебя путь. Из рассуждений моего супруга можно сделать вывод? Можно. Не только профессор, но и сам Антон Петрович готов объявить наш мир сумасшедшим домом. Вот тебе и вывод.

- Не ново!

- Значит, ты, если ты действительно хочешь завоевать мое сердце, должен преодолеть мировое безумие и в обновленном уже мире добиваться того, чтобы все мы стали как нельзя лучше. Зачем же ты вместо этого ополчился на письмо бедного Антона Петровича? Какое недомыслие! Я, вот, подумываю раз и навсегда вернуться к нему, раз он такой, оказывается, умный и просветленный.

- А как же я?

- А что ты?

- Ведь я люблю тебя. И если ты так думаешь об Антоне Петровиче и даже настроена вернуться к нему, он, выходит, для меня соперник в борьбе за счастье...

- Но в чем ты видишь счастье? - живо перебила Манечка.

- В любви с тобой, в нашей с тобой любви, а Антон Петрович, получается, мне не указчик и никакой не учитель жизни, и я не могу так просто стать реформатором, как ты это обрисовала.

- Ну, эту проблему наверняка можно как-то решить.

- Уф! Уф! - громко отдувался в отдалении Алексей Сергеевич.

Марнухин тут же решил, что этот господин с некоторой нарочитостью выступил внезапно из тени и что это, пожалуй, чем-то нехорошо. Он похолодел. Не внутренне, нет, какого-либо ужаса и страха не было, а похолодело его лицо, обращенное к девушке, оно стало холодным и жестким, поскольку Марнухин в это мгновение словно бы преобразился в казенного человека, расследующего историю ее жизни. И вот он взял быка за рога:

- Напрягись хоть раз в жизни, шевельни извилинами, вспомни все. И как все было, и как одно событие следовало за другим, и когда я в последний раз видел тебя раздетой, и не на пальцах ли считать, сколько раз ты мне отдалась!

Манечке не пришло в голову выкручиваться, прикидываться, будто она не понимает, чем вызван град обрушившихся на нее вопросов. Особый и фактически определяющий курс на поиски ответа резонанс вызвали марнухинские кощунственные нападки на недостаток раздеваний и отдачи. Собственная нагота Манечку занимала гораздо больше, чем Марнухин мог себе представить или чем имели значения в ее глазах десяток таких, как Марнухин.

- Не спорить со мной! Цыц! - ущемлено вскрикнула она. - Всего было в достатке, в изобилии, и нечего меня распекать!

- Припомни лучше, и не путай меня с другими.

- Кое-что припоминаю, - сказала Манечка, морща лобик, - и получается складно... Но я не дурочка и понимаю, что моя жизнь ничем не краше засаленной колоды карт, и если брать за основу события, их можно тасовать, как кому заблагорассудится, и не удивительно, что этим так часто занимаются отъявленные шулера. Но если за основу взять факт телесной наготы, то его ни с чем и ни с кем не спутаешь, и в плане наготы конкретной, явной и безусловной ты мне мозги при всем старании не запудришь. Да и я на ложный след не наведу, очень уж она убедительна и незабываема в каждом отдельно взятом случае. Слишком много всего в ней воплощается и вырисовывается, многое она обещает, и на редкость много в ней стимулов, и что же, как не стимулы, я давала тебе, примерно сказать, в тот день, когда ты повел себя более чем странно, а когда уходил, из твоего кармана выпала бумажка. Я подняла ее, думая потом изучить, но я была так расстроена, что совершенно забыла о ней. Я и подняла-то ее машинально и, можно сказать, небрежно, как бы в полном воображении, что ничего хорошего ты все равно не напишешь.

- Так, не путай... - пробормотал Марнухин. - Не закручивай... Опять карусель какая-то... Почему ты решила, что я на той бумажке что-то писал?

- Мне это навернулось на ум. Если не сразу, так со временем.

- Но как же вышло, что сейчас из кармана ты достала письмо своего мужа, а не ту мою бумажку?