Хорошо!

Звякая
           шпорами
                          довоенной выковки,
аксельбантами
                         увешанные до пупов,
говорили
               адъютант
                               (в «Селекте» на Лиговке)
и штабс-капитан
                           Попов.
«Господин адъютант,
                                  не возражайте,
                                                          не дам,—
скажите,
              чего еще
                             поджидаем мы?
Россию
             жиды
                       продают жидам,
и кадровое
                  офицерство
                                      уже под жидами!
Вы, конешно,
                     профессор,
                                        либерал,
но казачество,
                       пожалуйста,
                                           оставьте в покое.
Например,
                 мое положенье беря,
это…
         черт его знает, что это такое!
Сегодня с денщиком:
                                  ору ему
                                               — эй,
наваксь
             щиблетину,
                                чтоб видеть рыло в ней! —
И конешно —
                      к матушке,
                                        а он меня
                                                        к моей,
к матушке
                 к свет
                            к Елизавете Кирилловне!»
«Нет,
         я не за монархию
                                     с коронами,
                                                        с орлами,
но
    для социализма
                               нужен базис.
Сначала демократия,
                                  потом
                                            парламент.
Культура нужна.
                           А мы —
                                        Азия-с!
Я даже —
                социалист.
                                  Но не граблю,
                                                         не жгу.
Разве можно сразу?
                                Конешно, нет!
Постепенно,
                    понемногу,
                                      по вершочку,
                                                           по шажку,
сегодня,
              завтра,
                          через двадцать лет.
А эти?
           От Вильгельма кресты да ленты.
В Берлине
                 выходили
                                  с билетом перронным.
Деньги
            штаба —
                           шпионы и агенты.
В Кресты бы
                     тех,
                           кто ездит в пломбированном!»
«С этим согласен,
                             это конешно,
этой сволочи
                      мало повешено».
«Ленина,
               который
                             смуту сеет,
председателем,
                          што ли,
                                       совета министров?
Что ты?!
              Рехнулась, старушка Рассея?
Касторки прими!
                           Поправьсь!
                                             Выздоровь!
Офицерам
                  Суворова,
                                  Голенищева-Кутузова
благодаря
                 политикам ловким
быть
        под началом
                             Бронштейна бескартузого,
какого-то
               бесштанного
                                    Лёвки?!
Дудки!
           С казачеством
                                   шутки плохи́ —
повыпускаем
                     их потроха…»
И все адъютант
                          — ха да хи —
Попов
          — хи да ха.—
«Будьте дважды прокляты
                                          и трижды поколейте!
Господин адъютант,
                                 позвольте ухо:
их
    …ревосходительство
                                      …ерал
                                                  Каледин,
с Дону,
            с плеточкой,
                                извольте понюхать!
Его превосходительство…
                                           Да разве он один?!
Казачество кубанское,
                                    Днепр,
                                               Дон…»
И всё стаканами —
                                дон и динь,
и шпорами —
                       динь и дон.
Капитан
              упился, как сова.
Челядь
             чайники
                           бесшумно подавала.
А в конце у Лиговки
                                другие слова
подымались
                    из подвалов.
«Я,
      товарищи,—
                           из военной бюры.
Кончили заседание —
                                    то́ка-то́ка.
Вот тебе,
               к маузеру,
                                двести бери,
а это —
             сто патронов
                                  к винтовкам.
Пока
        соглашатели
                             замазывали рты,
подходит
               казатчина
                               и самокатчина.
Приказано
                 питерцам
                                 идти на фронты,
а сюда
           направляют
                              с Гатчины.
Вам,
        которые
                     с Выборгской стороны,
вам
       заходить
                      с моста Литейного.
В сумерках,
                   тоньше
                               дискантовой струны,
не галдеть
                 и не делать
                                    заведенья питейного,
Я
   за Лашевичем
                          беру телефон,—
не задушим,
                    так нас задушат.
Или
       возьму телефон,
                                  или вон
из тела
            пролетарскую душу.
С а м
         приехал,
                       в пальтишке рваном,—
ходит,
          никем не опознан.
Сегодня,
              говорит,
                           подыматься рано.
А послезавтра —
                            поздно.
Завтра, значит.
                         Ну, не сдобровать им!
Быть
         Кере́нскому
                            биту и ободрану!
Уж мы
           подымем
                          с царёвой кровати
эту
      самую
                 Александру Федоровну».

6