Хосе Рисаль

Слова Уильяма Прайера («человека типа Стэнли», — записывает Рисаль в дневнике) и Ады Прайер («женщины прямой и энергичной», — гласит запись в том же дневнике) западают в душу Рисаля. Уединившись в каюте, он обдумывает услышанное, а после ужина, во время вечерней прогулки по верхней палубе, вновь подходит к супружеской чете. Как они отнеслись бы к идее заселить территорию вокруг Сандакана филиппинцами? Прайер — деловой человек и тут же схватывает открывающиеся возможности: это было бы превосходно. Условия? Пока говорить рано, но, полагает он, землю можно было бы предоставить по низкой цене, в сущности — символической. Сколько земли? Сколько угодно, многие тысячи акров. Предложение Рисаля настолько увлекает Прайера, что скоро просителем становится он, а не Рисаль. Сколько людей может поставить мистер Рисаль? Кто согласится поехать на неосвоенный остров? Рисаль излагает ему то, что обдумал, уединившись в каюте: на Филиппинах есть множество людей, подвергающихся преследованиям властей, прежде всего в его родной Каламбе. Они опытны в обработке земли, имеют все необходимые навыки. «Прекрасно!» — восклицает мистер Прайер. Политические взгляды будущих поселенцев его не интересуют, главное — они умеют работать на земле. Он заставляет Рисаля дать слово, что тот приедет к нему в Сандакан и сам все посмотрит на месте. Этот проект они обсуждают каждый день, уточняют детали. «Я опять долго разговаривал с сеньором Прайером о колонизации», — чуть ли не каждый день записывает Рисаль в дневнике…

Мысли о смерти напрочь исчезают с его страниц. Рисаль явно одушевлен открывшейся новой перспективой: собрать вместе всех преследуемых, зажить общей жизнью… Правда, это явное отступление от ранее высказанных более радикальных суждений о необходимости борьбы за свободу. Ведь остается вопрос: а что же станет с любимыми Филиппинами? Но это как-нибудь потом, сейчас главное — помочь каламбеньос, всем страдающим. Ведь их сотни, даже тысячи. Жить с ними, открыть перед ними новые возможности, пусть в ограниченном масштабе, но осуществить свою мечту — создать «нового филиппинца», — что может быть лучше?

Рано утром 23 октября «Мельбурн» втягивается в Александрийский порт. Рисаль сходит на берег в сопровождении испанской супружеской пары, с которой он тоже близко сошелся, и они вместе отправляются на розыски испанского консула. После визита к консулу Рисаль осматривает антикварные лавки, выражает сомнения в подлинности выставленного на продажу антиквариата, отбивается от назойливых вымогателей бакшиша и возвращается к полудню на пароход. И видит на верхней палубе нового пассажира: безупречно одетый господин в бороде-эспаньолке, с несколько одутловатым лицом внимательно рассматривает окружающих, держится необычайно корректно. Все выдает в нем бывалого путешественника. Его внимание тоже привлекает невысокого роста господин в котелке (это несмотря на жару), с изящными манерами, с огромными карими глазами (все, кто общается с Рисалем, отмечают его красивые глаза: большие, с легкой косинкой разреза, напоминающие о далеких китайских предках). Движимый природной любознательностью, Рисаль подходит к новому пассажиру и заводит непринужденный разговор на французском языке: «Мсье из Александрии?» — «О нет, он плывет из Одессы, вообще же он из Санкт-Петербурга, русский ученый-натуралист». — «А как зовут мсье?» — «Мишель Березовский». Рисаль называет себя, и завязывается знакомство.

Испанским языком, к сожалению, мсье Березовский не владеет, но по-немецки, французски и английски говорит свободно. Ученые XIX века считают своей Меккой Германию, скоро обращение «мсье» вытесняется почтенным немецким «герр». Оба ученых мужа говорят о своих научных интересах. Герр Березовский действительно не новичок в путешествиях. Он увлекается фотографией, вообще же он географ и орнитолог, в 1884–1887 годах совершил вместе с Г. Н. Потаниным путешествие в Китай, написал книгу по орнитологии Китая, она только что издана Императорской академией наук — он с удовольствием покажет ее своему ученому спутнику.