Хосе Рисаль

Это блестящее литературное произведение остается незавершенным — мешают дела с колонизацией Северного Борнео. Прайер обещал землю, Березовский рассказал, как на ней живут «по правде», — существуют же толстовские колонии в России! След Березовского затерялся, но с Прайерами он поддерживает оживленную переписку, и они настойчиво зовут его приехать и все увидеть самому. В марте он совершает короткую поездку в Сандакан — в то время небольшое селение с китайским базаром, с немногими деревянными домами для европейцев, а в остальном — свайные туземные хижины. Но земли богатые. Уильям Прайер предоставляет в его распоряжение несколько лодок, и Рисаль тщательно осматривает окрестности: здесь можно сразу же заложить дома, здесь придется корчевать джунгли, а здесь необходимо осушение.

Но возникают трудности юридического порядка: поселенцы должны жить по британским законам, им не будет предоставлено особое законодательство, но свободы гарантируются в той же мере, как* и для других подданных: налоги одинаковы, воинской повинности нет. Вызывая немалое удивление Прайеров, Рисаль требует письменной гарантии, что филиппинцы не будут подвергаться дискриминации в области образования и даже что «им будет разрешено красить дома в любой цвет» (этот кажущийся нелогичным пункт объясняется тем, что испанцы на Филиппинах даже за разрешение выкрасить дом взимали особую плату). Пожимая плечами, Прайер пишет нелепые, с его точки зрения, бумаги.

Теперь надо получить подтверждение этих гарантий от британского губернатора Прайер всего лишь делец, только власти могут распоряжаться и землей и людьми. Но губернатор в отпуске, его замещает Александр Кук, к которому Рисаль и отправляется с официальным визитом. Изнывающий от жары чиновник, небрежно взглянув на листки, говорит, что все это чепуха, вещь само собой разумеющаяся, и тут же предлагает Рисалю 5 тысяч акров земли бесплатно, с освобождением от налогов на три года. Рисаль ошеломлен, но соглашается.

В тропиках с колонизаторами случается всякое — бывает, от жары (и виски) они перестают соображать и, стремясь укрыться в тени, где тянет ветерком, готовы дать любое обещание и подписать любые бумаги. Это, видимо, и происходит с Куком: он не может не знать, что по закону за каждый акр надо платить три доллара (вроде бы недорого, но за 5 тысяч акров это уже 15 тысяч, а Рисаль намерен получить несколько таких участков), не может не знать и того, что колониальный чиновник не имеет права подписывать соглашения с кем бы то ни было от имени британской короны без особых на то полномочий. Тут же получается так, что Рисаль вступает с ней в отношения чуть ли не на правах самостоятельного государства. Все бумаги подписаны, и Рисаль в прекрасном расположении духа уезжает в Гонконг.

Вернувшийся из отпуска губернатор тут же дезавуирует Кука, о чем Прайер уведомляет Рисаля. Тот огорчен, но не все потеряно — остается возможность договориться на иных условиях. Однако его решимость продолжать хлопоты заметно слабеет, он уже занят другими идеями, другими делами: он опять вступает в борьбу за «филиппинское дело».

Собственно, он был несколько наивен, когда рассчитывал отойти от борьбы: не может человек такого масштаба незаметно уйти в сторону. Его слишком хорошо знают, его ищут и в Европе и на Филиппинах — и без труда находят. Узнав о разрыве Рисаля с эмигрантами в Мадриде, комитет пропаганды в Маниле собирается на экстренное заседание. И тут происходит раскол, но в большинстве остаются рисалисты: они создают новый комитет, который объявляет, что он безоговорочно на стороне Рисаля. Комитет собирает значительную сумму — 700 песо — и предлагает Рисалю субсидию в 100 песо в месяц при условии, что он учредит новую газету и будет редактировать ее. Рисалисты пишут ему из Манилы: «Мы оформились в вашу партию». Рисалю эти вести, несомненно, приятны — значит, он нужен, значит, у него есть верные сторонники, может быть, действительно не стоит самоустраняться?

Пишут ему и совершенно незнакомые люди. Некий Лоренсо Миклат, о котором Рисаль никогда не слыхал, приветствует его «как незаметный сын страны и, следовательно, ваш брат». Миклат предлагает немедленную финансовую помощь «для патриотической работы», которую — Миклат в этом уверен — Рисаль должен возглавить. Таких писем немало. Пишут и соратники: Антонио Луна, брат художника и бывший соперник Рисаля безоговорочно встает на его сторону, объявляет себя сепаратистом, хотя и не призывает к свертыванию ассимиляционистской кампании: «Филиппинцы, — пишет он Рисалю, — должны организоваться по-новому, они должны быть готовы добиваться своих прав силой… не отказываясь, однако, от кампании в Мадриде… Пропаганда за ассимиляцию необходима, но сепаратистская пропаганда должна быть сильнее; собственно, уже сейчас надо искать людей, готовых сбросить ярмо». Для достижения этих целей Луна берется издавать новую газету и даже бороться с «Ла Солидаридад».