Положительные отзывы о пока еще не созданной Лиге (есть устав, но нет организации) побуждают Рисаля пересмотреть свое отношение к газете «Ла Солидаридад», и он подумывает о возобновлении сотрудничества с ней, хотя незадолго перед этим клятвенно уверял, что не напишет в газету ни строчки. Теперь же он решает поместить в ней статью о столь лелеемом им проекте колонизации Северного Борнео.
Но он так и не посылает уже готовый материал, потому что за несколько дней до отплытия почтового парохода получает от Басы очередной номер газеты, в которой он когда-то столь активно сотрудничал. Он и сейчас с меланхоличной грустью тщательно прочитывает каждый номер от корки до корки. И на первой же странице своей газеты видит статью «Трехгрошовые спасители». Он начинает читать и меняется в лице. Статья эта дает наглядное представление о нравах филиппинской эмиграции и о приемах борьбы за руководство.
Действие ее происходит в мифическом городе Вильяилуса, то есть в Городе иллюзий, население которого страдает от Дурного правления.
«И был среди них некто, более отважный, чем все прочие, который, поверив, что он призван богом, с великими трудами утвердил себя учителем и, возвысив голос и помазав себя наподобие апостола из Евангелия, так обратился к угнетенному народу, вещая почти апокалипсически:
— Да знаете ли вы, что жалобы — удел слабых? Да как вы можете и дальше терпеть рабство, унижающее вас?.. Вот я даю вам скрижали Закона, вот ваши права: «Не хотим, чтобы вы правили нами!» Вот ваш боевой клич против власть имущих! К оружию! К борьбе! К смерти!
Так он вещал и, сойдя с подмостков, служивших ему рострами, стал в позу трагического отчуждения, скрестив руки на груди на манер Наполеона.
— Но, прекрасный сеньор, — попытался возразить какой-то бродяга, похожий на страдающего похмельем философа, — что толку в скрижалях, если народ их не понимает и если, помимо того, у нас нет хотя бы одного плохонького мушкета?
— Что ты там бормочешь, несчастный? Какие могут быть возражения? Деньги? В них нет нужды. Сердце и меч — вот в чем секрет. Какой ты патриот? Пресса? Написано уже достаточно, больше нечего ждать ни от губернатора, ни от алькальда, ни от священника. Понял? А я разве мало делаю, произнося речи и ведя вас к битве? Сам-то я сражаться не буду, ибо жизнь моя священна, а миссия возвышенна. А когда вы победите, я, так и быть, возьму на себя труд управлять вами, а между декретами буду потчевать вас песнями и гимнами победы или романтическими и героическими историями. Нужны средства? Они упадут с неба, которое всегда благоволит правому делу, а нет — затяните потуже пояса. Оружие? Купите его. Военная организация? Создайте ее. Корабли? Доберетесь вплавь… Одежда? Ходите голыми. Врачи? Умирайте так, ибо этого требует патриотизм.
— А потом? — воскликнул кто-то воспламенявшийся с каждым его словом.
— Потом — я! (величественно)».
Вдохновленные речью сумасшедшего пророка, его сторонники пытаются захватить город с кличами: «Смерть тиранам! Да здравствует революция!! Да здравствует Илусо Первый (т. е. Визионер. —
«— Так где же этот сеньор? — спросил правитель.
Но Илусо так и не появился. Он был далеко и горько оплакивал несчастья родины. Ведь он уже доказал свой патриотизм речами!»
Кто такой Илусо Первый — ясно всем, прежде всего самому Рисалю. Издеваются над ним, и обвинения тяжелые: это он страдает манией величия, это он отсиживается в безопасном Гонконге, посылая соотечественников на верную смерть. И вся его деятельность — пустая болтовня, но с кровавыми последствиями. Издеваются даже над его сочинениями: он собирается потчевать будущих подданных «песнями и гимнами», да и весь его патриотизм — всего лишь «поэзия, упражнения в изящной словесности».
Противники стараются ударить побольнее, и это им удается — вспомним, что говорил сам Рисаль о чувствительности филиппинцев. От таких обвинений нельзя просто отмахнуться, они задевают его за живое, и он чувствует, что обязан делом доказать неправоту злопыхателей. Литературная работа заброшена, проект колонизации Северного Борнео забыт. Надо ехать на Филиппины и там принять смерть за свои убеждения. Удар, нанесенный ассимиляционистами, не оставляет ему выбора: руководить Лигой из Гонконга — значит подтвердить их обвинения. Пусть семья, ради спасения которой, как говорил ранее Рисаль, он собирался вернуться на Филиппины, уже вне опасности, пусть родственникам ничто не грозит, остаются Филиппины, его родина, за которую надо умереть и тем смыть грязь со своего имени.