Хосе Рисаль

Мысль о необходимости принести себя в жертву не оставляет его на протяжении всех семи месяцев пребывания в Гонконге. Он ни с кем не делится ею — все равно никто не поймет. Разумных доводов вроде нет: семья с ним, доходы растут, полное благополучие. Он и сам временами гонит эту мысль, он совершенно искренен, когда пишет Блюментритту, что устал, отказался от борьбы и хочет жить «если не счастливым, то умиротворенным». Но наряду с этим мысль о возвращении на Филиппины не то чтобы зреет — она созрела давно, — а как бы овладевает всем его существом и временами превращается в навязчивую идею. С нею он не делится ни с кем — разве что с генерал-губернатором Филиппин. Ни слова не говоря родным, он пишет ему несколько писем. Первое датировано 23 декабря 1891 года, когда семья только воссоединилась в Гонконге и слышать не хочет о Филиппинах. Рисаль обращается к новому генерал-губернатору Эулохио Деспухолю со следующими словами: «Я тоже, ваше высокопревосходительство, стремлюсь к благу страны и готов пожертвовать для нее и прошлым и будущим, что я, собственно говоря, уже сделал (намек на отказ от политической борьбы. — И. П.), но не оставил надежд и упований, ибо я верю в справедливость ее (страны. — И. П.) дела. Заслуженно или кет, но меня поставили во главе прогрессивного движения на Филиппинах и приписывают мне определенное влияние на него. Если ваше высокопревосходительство полагает, что мои скромные услуги могут быть полезны для вызволения страны из несчастий, для исцеления нанесенных ран и исправления недавних несправедливостей, то вашему высокопревосходительству стоит только сказать, и, полагаясь на ваше слово кабальеро, что мои права не будут ущемлены, я немедленно предоставлю себя в ваше распоряжение…».

Рисаль, как видим, все же не оставляет надежды на «разумную политику» Испании. Отметим также уверенный тон письма. Он знает себе цену и отчетливо сознает, что стоит во главе «прогрессивного движения». Раньше такой тон для него был немыслим, раньше он постоянно подчеркивал собственную незначительность, теперь же отбрасывает риторические ухищрения, необходимые по правилам испанской и филиппинской элоквенции. «Их высокопревосходительство» не удостаивает Рисаля ответом и не дает ему «слова кабальеро», как будет утверждать позднее Деспухоль, он считает, что Рисаль просит официального разрешения на возвращение для свержения режима. Граф Каспе, он же генерал-лейтенант Деспухоль, глубоко не прав — честность Рисаля всегда выше всяких подозрений.

Но как раз в это время на архипелаг начинают поступать первые экземпляры «Мятежа». Осторожный Баса, понаторевший в засылке на Филиппины нелегальной литературы, направляет их не через Манилу, а через провинциальные порты. Но и власти настороже: через монахов в Гонконге они осведомлены о деятельности Рисаля и Басы, и им удается захватить большую партию книг. Результат: цена за экземпляр второго романа подскакивает до 400 песет. Граф Каспе чуть ли не ежедневно получает доклады о подрывной деятельности рисалистов в колонии.

Не получив ответа на первое письмо, Рисаль перед отъездом в Сандакан шлет второе. Рисаль с достоинством повторяет сказанные в первом письме слова о том, что он стоит во главе прогрессивного движения на Филиппинах. Если же, заключает он, генерал-губернатор не желает иметь с ним дела, то тогда пусть он разрешит филиппинцам эмигрировать на Северный Борнео. И снова: просьба о гарантии личной безопасности, о «слове кабальеро» — тогда Рисаль готов немедленно прибыть в Манилу и обсудить все дела с главой колониальных властей лично.

И на сей раз ответа нет, но когда Рисаль возвращается из Сандакана, его приглашает к себе испанский консул в Гонконге. Его высокопревосходительство получил письма сеньора Рисаля — и поручил консулу сообщить, что он не одобряет проект колонизации Северного Борнео. Это так непатриотично — уезжать из страны, где много неосвоенных земель. «Любой филиппинец, — говорит консул, — может трудиться для процветания страны где угодно на самих Филиппинах». Опытный дипломат не уточняет, говорит ли он в данном случае от своего имени или от имени «его превосходительства». Если принять вторую версию, то ведь эти слова можно истолковать как косвенное разрешение Рисалю вернуться на родину, но твердой гарантии прав, «слова кабальеро» Рисаль так и не получает.