Хосе Рисаль

Между тем весть о возвращении на родину Рисаля, борца за свободу, доктора-чудотворца, а для многих верующих даже мессии, успела облететь всю Манилу, и у ворот дворца его встречает гудящая толпа. Больные жаждут немедленного исцеления, борцы за свободу ждут немедленных указаний, фанатики стараются поцеловать его руку или полы одежды. Он несколько сбит с толку, всем больным советует принимать шотландскую эмульсию, Людям, спрашивающим о судьбах страны, обещает дать ответ в свое время, что до ловящих полы его одежды, то тут он в полном недоумении: ведь он всегда выступал против суеверий, против сотворения кумиров! И вдруг сам ощутил себя таким кумиром. Стараясь освободиться, Рисаль ускоряет шаг, возбужденная толпа бежит за ним. Встречные монахи недоуменно спрашивают, в чем дело, а узнав, сокрушенно качают головами: «Какой дикий фанатизм! Какое ужасное заблуждение! И как легко эти индейцы уклоняются с пути истины! И сколь, должно быть, опасен этот флибустьер! Нет, этому решительно надо положить конец — любой ценой!»

Рисаль укрывается в доме своей сестры Нарсисы (это ее сын Леонсио расскажет потом о том, как встречали филиппинцы его дядю), а вечером, в семь часов, снова появляется во дворце генерал-губернатора. Монахи уже донесли Деспухолю о восторженном приеме, оказанном Рисалю, и требуют немедленно арестовать его: ведь у генерал-губернатора достаточно власти. Но Деспухоль, хоть он отнюдь не симпатизирует Рисалю, не любит, когда на него оказывают столь явное давление. Вот иезуиты обещали кое-что придумать, так что надо подождать и посмотреть, что же предпримет этот «флибустьер». Не ему, испанскому кабальеро и генералу, бояться какого-то индейца, монахи явно преувеличивают. Правда, игнорировать их тоже нельзя. В общем, посмотрим.

Деспухоль удостаивает Рисаля краткой аудиенции, милостиво дарует прощение его отцу и Пасиано, но пока, увы, он не может помиловать сестер. Пусть сеньор Рисаль посетит его через три дня, в среду, — тогда поговорим и об этом. Генерал-губернатор отпускает гостя и тут же отдает приказ полицейской службе немедленно установить тщательную слежку за Рисалем.

На следующий день рано утром Рисаль отправляется в короткую поездку по острову Лусон. Он едет по той самой железной дороге, которую построил муж его возлюбленной, Леонор. Горькие мысли одолевают его, но на первой же остановке, в городе Малолосе, они рассеиваются. Ибо и здесь гремит его слава, все ждут, что он исцелит, уврачует раны и, конечно же, покончит с владычеством Испании. В первом же доме некий пожилой филиппинец, не зная, что говорит с Рисалем, неясно вещает о возвращении в страну «великого героя и освободителя». Рисаль вынужден назвать себя. Когда говоривший почтенный филиппинец убеждается, что перед ним действительно Хосе Рисаль, он молча подносит его руку ко лбу. Это не фанатизм, это традиционное филиппинское признание старшинства.

Здесь не то, что в эмиграции, здесь все считают его вождем. Но готов ли он к этой роли? Ведь он приехал за смертью, а тут требуют вести филиппинцев на борьбу. Еще совсем недавно он говорил в Генте Хосе Алехандри-но: «Я никогда не встану во главе революции… ибо не хочу отягощать свою совесть бесполезным и жестоким кровопролитием; но кто бы ни возглавил революцию на Филиппинах, я буду рядом с ним». Потом он отказался от борьбы, затем, в Гонконге, принял было решение снова вступить в нее, но та статья отбила у него всякую охоту.

Объехав три провинции, Рисаль убеждается, что от него ждут практических действий. Он возвращается в Манилу, и в среду, 29 июня, как и было условлено, предстает перед генерал-губернатором. На сей раз их беседа продолжается полтора часа: увлекшись, Рисаль излагает свои взгляды на будущее Филиппин. Генерал внимательно слушает, изредка сам вставляет слово. Рисаль без всякого почтения говорит о монахах, но генерал и сам их недолюбливает, монахи считают его чуть ли не врагом. Правда, это не означает, что генерал симпатизирует филиппинцам вообще и вот этому европеизированному «индейцу» в частности. Все-таки он, пожалуй, неудобная фигура. Из-за него не стоит обострять и без того натянутые отношения с монахами. Да, они в чем-то и правы: слишком уж он смел, слишком уж льнут к нему туземцы. Ладно, послушаем его еще раз. Генерал дает понять, что разговор близится к концу. Нет, он пока не может даровать помилование сестрам («Завтра еще поговорим об этом — будьте здесь в семь часов тридцать минут»).

Назавтра речь идет о Борнео: генерал решительно против выезда филиппинцев из страны — это ведь означает, что правительство не в состоянии управлять колонией. Впрочем, об этом побеседуем через два дня, в воскресенье. В воскресенье, 2 июля, они беседуют, как пишет Рисаль, «о разных разностях». Деспухоль спрашивает, не думает ли сеньор Рисаль снова вернуться в Гонконг. Да, сеньор Рисаль склонен вернуться. Генерал просит снова пожаловать к нему в среду, 5 июля, и под конец беседы сообщает, что решил даровать прощение также и сестрам Рисаля.