Судят не революционера, не повстанца: судят поэта, писателя и ученого. Ему инкриминируют все его творчество — в этом состоит первый пункт обвинения. Лейтенант Алькосер начинает с юношеского стихотворения «К Филиппинской молодежи», «где уже можно распознать его взгляды на колониальный вопрос. И с этих пор он не переставал трудиться с целью ниспровержения испанского суверенитета над Филиппинами». Затем обвинитель напоминает судьям о романе «Злокачественная опухоль», который «дышит злобой против отечества. В нем он награждает испанцев самыми гнусными эпитетами, издевается над католической религией, тщится доказать, что филиппинцы никогда не станут цивилизованными, пока они управляются презренными и развратными, как он их называет, испанцами». Далее Алькосер переходит к «Мятежу», который полон угроз, адресованных испанцам, и посвящен трем казненным священникам, которых «он окружает ореолом мучеников».
Разумеется, Рисалю, инкриминируют и сотрудничество в «Ла Солидаридад» — сепаратистской газете… страницы которой он использовал для распространения антииспанских, антирелигиозных взглядов и ими он отравил эту страну. Не забыты и научные работы, в частности издание Морги с аннотациями, в которых «этот заблудший доктор тщится доказать, что до прихода испанцев в этой стране существовала столь высокая духовная и материальная культура, что испанцы лишь немногое добавили к ней… Из этой ложной и пагубной доктрины, проповедуемой Рисалем при всяком удобном случае, были сделаны ложные выводы, опасные для испанского суверенитета».
И. лишь покончив с писательской деятельностью Рисаля («которая неопровержимо свидетельствует о том, что человек, судимый, сегодня, одержим всепоглощающей ненавистью к Испании»), обвинитель переходит к собственно политическим обвинениям: принадлежность к нелегальным организации, создание таковых, причастность к мятежу. Главное тут для Алькосера — масонская деятельность Рисаля, которой он никогда не занимался активно и с которой порвал окончательно в 1892 году. Это масоны, утверждает Алькосер, измелили характер индейцев, «до того столь послушных, столь преданных, столь почтительных к испанцам с полуострова», и превратили их в лютых врагов Испании.
Говоря о Филиппинской лиге, обвинитель исходит из совершенно ложной посылки, будто Лига и Катипунан одно и то же: эту организацию создал Рисаль, он ее бессменный глава, и руководство он осуществлял с «макиавеллевской хитростью» даже из ссылки, о чем свидетельствует визит Пио Валенсуэлы. Впрочем, утверждает Алькосер, это не столь важно, ибо «в преступлениях такого рода основная вина падает на того, кто пробуждает дремлющую ненависть и надежды на будущее». А уж в этом Рисаль виновен как никто другой: «Уважаемые судьи! В Рисале мы видим самую душу восстания. Его соотечественники, впечатлительные дети, служат ему, как вассалы сеньору, смотрят на него как на высшее существо, чьи приказы выполняются беспрекословно. Человеческое тщеславие, которое и у более цивилизованных народов считается пороком — а тем более является таковым у азиатов, — заставило этого человека отказаться от предназначенного ему природой скромного положения и без колебаний встать во главе революционного заговора». Обвинитель требует смертного приговора — как по сути слушаемого дела, так и от имени «павших на полях сражений, от имени испанских вдов и ойрот».
Реакция офицеров — членов суда — на речь обвинителя самая благожелательная. Они и сами думают так же. Лейтенант Алькосер, пусть несколько длинновато, изложил их мысли. Конечно же, обвиняемый заслуживает смерти. Но послушаем, что скажет защитник. Впрочем, что ан может сказать? Он ведь тоже испанский офицер.