Хосе Рисаль

И все же лейтенант Луис Тавиель де Андраде имеет мужество отметить, что весь процесс проходит в атмосфере «предубеждения, на нем сказывается сложившееся общее мнение, которое, разумеется, имеет свои основания, но которое в то же время явно задает тон и сбивает процесс с правильного пути, а потому даже самые беспристрастные люди не могут игнорировать эту атмосферу, не могут отказаться от предубеждений». Для Андраде сложившаяся атмосфера «имеет свои основания» — он тоже испанец, тоже офицер. Но все-таки, вопрошает он членов суда: где и когда Рисаль заявлял, что он готов «идти войной» на испанскую родину? Таких свидетельств нет. Его книги? Да, в них он показывает «меньшее, чем следовало бы, уважение к испанскому имени», но ведь цель этих книг можно истолковать и как попытку ускорить предоставление Филиппинам реформ как раз для упрочения испанского суверенитета над этими островами. Да, за свои писания он уже был наказан — ссылка в Дапитан. Он — глава восстания? Но ведь в момент его начала он находился на испанском крейсере и не мог ничем и никем руководить. Лига? Но ее цель — содействовать развитию торговли и промышленности, к тому же обвиняемый не связан с нею с 1892 года. Итак, нет вещественных доказательств, нет признания обвиняемого, нет достойных доверия свидетелей (они явно выгораживают себя). Так на каком, спрашивается, основании выносить столь суровый приговор, которого требует обвинитель?

Андраде просит суд выслушать Рисаля и просит офицеров не считать себя мстителями за павших, за вдов и сирот, о которых говорил Алькосер, а быть только справедливыми.

Во время речи члены суда многозначительно переглядываются: лейтенант говорит красиво, ничего не скажешь, но для них не очень убедительно. Впрочем, такой его долг. А концовка вообще никуда не годится — ну, просил бы о смягчении приговора, а тут — «не виновен». С этим господа испанские офицеры никак не могут согласиться. Каждый из них внутренне уже принял решение. Впрочем, послушать флибустьера еще раз — это можно.

Рисаль встает со связанными руками и просит суд рассмотреть следующие обстоятельства. Он на память излагает «Дополнения к моей защите», над которыми трудился накануне. «Дополнения» состоят из 13 пунктов. Первые пять касаются восстания. Рисаль еще раз заявляет: с 6 июля 1892 года он не занимался никакой политической деятельностью, что подтверждается и приездом к нему Пио Валенсуэлы: «Это доказывает, что я не состоял в переписке с ними». Он не может нести ответственности за то, что повстанцы использовали его имя. Невиновность его доказывается и тем, что он не пытался бежать — ни из Дапитана, ни по пути в Испанию. Он никак не является главой мятежа. «Что это за вождь, которому ничего не говорят о планах?.. Что это за вождь, которому, когда он говорит «нет», последователи отвечают «да»?

Четыре следующих пункта касаются Лиги. Да, он написал программу и устав, но Лига, в сущности, организация экономическая, к тому же она прекратила существование после учредительного собрания. Это доказывается и тем, что мятежникам пришлось создавать новую организацию, Катипунан, а «новая организация не создается, если действует прежняя». Десятый пункт касается писем. Возможно, признает Рисаль, «в них есть желчная критика, но ведь они написаны в пору, когда семья лишилась имущества, когда родственников отправили в изгнание». Одиннадцатый пункт: в ссылке в Дапитане он вел себя примерно, это могут подтвердить сменявшие друг друга команданте, дапитеньос и даже бывшие там иезуиты, хотя с некоторыми из них он был в ссоре. Двенадцатый пункт гласит, что все вышеизложенное, по мнению Рисаля, полностью опровергает все обвинения как беспочвенные: он не причастен к мятежу.

Но суд решает иначе. Его процедура упрощена до предела: речь обвинителя, речь защитника, речь Рисаля. Это все. Ни допроса свидетелей, ни перекрестных допросов, ни оценки предъявленных доказательств не будет. Собственно, судоговорение уже кончилось.

Дело снова поступает к Пенье — он должен дать общее заключение относительно обоснованности приговора. Пенья еще раз суммирует дело. Он начинает с того, что признает блестящие способности Рисаля, потом на этой же странице, не смущаясь противоречиями, заявляет, что ничего примечательного Рисаль не создал, но тем не менее «стал воплощением революции, самым значительным вождем сепаратистского движения, короче, идеалом невежественного сброда… который видел в этом профессиональном возмутителе сверхчеловеческое существо». Вина его, утверждает Пенья, вполне доказана, приговор оправдан, все требования закона соблюдены. Свой отзыв Пенья 28 декабря отправляет генерал-губернатору, и Камило де Полавьеха тут же налагает резолюцию: «Утверждаю вынесенный военным судом по данному делу приговор, согласно которому арестованный Хосе Рисаль приговаривается к смертной казни. Приговор привести в исполнение через расстреляние в 7 часов утра 30-го числа сего месяца на Багумбаянском поле с соблюдением всех требований закона».