Хождение в Кадис

Суфии жили с ежедневным сознанием того, что через них, с помощью ночных бдений, долгих молитв и постоянного изучения трактатов, в мир вливается чистая истина и открытое добро. Все лежало на их плечах: успех новой войны, которую затеет султан, здоровье самого султана и плодовитость его жен, урожай, штормы, дождь и засуха. Каждой молитвой они добивались совершенства мира, их не удовлетворяло решение, следствием которого могли быть ложь, насилие или позор, – они стремились примирить суровость шариата с бурным течением жизни и добиться победы для всех мусульман.

«Я нашел свое место, – думал Барбаросса. – Мне нравятся эти люди, их образ жизни и мыслей. Пожалуй, стоит стать одним из них».

Реальность куда более многолика, насыщена случайностями и зиждется на противоречиях, чем отвлеченная идея. И вскоре жизнь в медресе, уже казавшейся Барбароссе домом, изменила свое направление.

Капитан пиратской каракки поднялся с кушетки, отодвинул прикрывавшую окно шелковую занавеску винного цвета и вдохнул свежий морской воздух. Корабль шел в полосе легкого тумана, Барбаросса молча стоял у окна, наблюдая за волнами. Вскоре полоса закончилась, и на юго-востоке показался африканский берег, напоминающий едва заметную гряду облаков, лежащих у самой линии горизонта. Голубовато-сиреневые, они словно висели в прозрачном воздухе. Каракка бодро шла бейдевиндом при западном ветре, беспокоиться было не о чем. Барбаросса вернулся на кушетку, и воспоминания снова накрыли его с головой, как волна накрывает прибрежную скалу.

Однажды утром он обнаружил вокруг своей постели тонкую полоску пепла. Кто пробрался к нему в домик и как он не услышал незваного гостя? Недопустимая оплошность! Видимо, жизнь в медресе показалась ему мирной и безопасной, и вот – вторая ласточка. Первая была в Новгороде.

О цене, которой пришлось рассчитываться за беспечность, Барбаросса подумал со злостью и раздражением. Злостью на себя и раздражением за то, что ничему не научился из преподанного урока. С той ночи Барбаросса вернулся к прежнему состоянию постоянной настороженности и вскоре поймал гостя.

Когда луна скрылась за тучами и лягушки, наверное, испугавшись темноты, разорались особенно громко, дверь в домик неслышно приотворилась. Барбаросса открыл глаза и положил ладонь на рукоять кинжала. Темная фигура приблизилась к постели и подняла руку с зажатым в ней предметом. Барбаросса прыгнул с места, как кошка, и резким ударом опрокинул гостя на землю. Тот не сопротивлялся, а только застонал от боли нежным, почти девичьим голосом.

Барбаросса зажег светильник и поднес его к лицу посетителя. Им оказался брат Рума, один из лучших чтецов медресе, юноша с абрикосовыми щеками и застенчивым взглядом.

– Что это значит, Рума? – спросил Барбаросса. – Зачем ты уже второй раз приходишь ко мне ночью и для чего этот пепел?

Рума молчал, его тело сотрясала мелкая дрожь, он упорно смотрел в пол, не решаясь поднять глаза. Барбаросса связал гостя и разбудил Хайдара, жившего в соседнем домике. Тот оглядел Руму, взглянул на пол, выслушал рассказ Барбароссы и попросил:

– Отпусти его, пожалуйста.

Барбаросса развязал халат, которым стянул руки юноши, и рывком поставил его на ноги.

– Иди к себе, Рума, – тихо произнес Хайдар.

– Ты можешь объяснить, что все это значит? – спросил Барбаросса, когда за непрошеным гостем затворилась дверь.

– Да. Думаю, этот разговор не будет приятен, но другого выхода нет.

Барбаросса уселся на кровать и вопрошающе уставился на стоявшего у стены Хайдара.

– Братья тебе не доверяют. Им кажется, что с твоим появлением духовная атмосфера в тарикате ухудшилась. Стало труднее молиться, да и ворота понимания священных трактатов сузились.

– Но при чем тут я, Хайдар?

– Тебя подозревают в колдовстве. Не в намеренном, а в невольном. Поэтому Рума и окружал твою постель пеплом сожженной рыболовной сети. Это лишает колдунов черной силы.

– Но я не колдун, Хайдар! – воскликнул Барбаросса. – Я вырос в монастыре, среди просвещенных монахов, а не в лесу рядом с ведуньями и лешаками.

– Как раз в этом-то и проблема, – грустно улыбнулся Хайдар. – Отчего мы называем христиан неверными? Оттого, что они поклоняются идолу, истукану, а значит, в капищах своих служат темным силам, то есть бесам. Ты сам рассказывал Юсуф-деде, что вырос, а потом жил в таком капище, значит, волей или неволей соприкасался с другой стороной. Вот сейчас она и пытается через тебя запустить свои щупальца в наше святое братство.

Барбаросса словно онемел. Обвинение было невыразимо чудовищным, настолько далеким от правды, что защищаться не имело смысла. Но все-таки он попробовал.

– Это полная чушь! Мы служим единому Богу, а не дьяволу.

– Вот видишь, – снова грустно улыбнулся Хайдар. – Ты говоришь – мы, значит, все еще с ними, а не с нами.

Барбаросса развел руками.

– Хайдар, мне трудно переубеждать убежденных, но я говорю чистую правду и могу поклясться самым дорогим на свете, что вы ошибаетесь.