Следуя старой армейской привычке, мы ударили по рукам. Полковник спросил, когда я готов приступать. Я посмотрел на часы и сказал, что уже тринадцать секунд, как приступил. Секунд было меньше, но мне захотелось озвучить именно эту цифру, чтобы не лишний раз прикинуться своим, не равнодушным к символам и нумерологии. Могло, конечно, и не сработать, но хуже точно не будет. Полковник остался доволен. Поинтересовался, с чего я намерен начинать.
Я очень хотел бодро ответить «с экспедиторов», тем более что мне не терпелось выяснить судьбу Рамона, но ведь я же, предполагалось, вообще не в курсе того, о чём речь. Чуть не прокололся на ровном месте.
– С тех, кто занимался этой темой до меня. Кстати, почему они до сих пор не смогли найти никаких следов?
– Есть подозрение, что мы имеем дело с довольно умелым противником, который действует по обстановке, но при этом хорошо подготовлено, быстро и нагло. Один транспорт был угнан прямо из-под носа у водителя, пока тот чуть ли не в туалет отлучился. Второй…
– А сколько всего было угонов?
– Мы тоже умеем действовать оперативно. Если не считать пропажи части груза из той фуры, которой управлял ты, ограблений было два. Оба за последнее время.
– Жертвы?
– Как ни странно, нет. В последний раз и водителя, и сопровождение повязали и просто оставили на дороге. Притом что сопровождение мы приставили вооружённое.
– Секундочку! Кажется, я что-то упустил. Вооружённое сопровождение? Это что, теперь каждая фура на вес золота и требует вооружённой охраны?
Мне было интересно, как полковник выкрутится.
– Не каждая, разумеется. Но мы оказались в итоге правы, заподозрив, что эти пираты на колёсах почему-то польстились именно на те машины, которые идут сюда определённым маршрутом.
– Каким?
– Через Австрию и Венгрию, из Румынии, Молдавии и Украины.
Он сам это сказал!
– У меня дежавю, полковник! Уж не из Бессарабии ли вашей шли траки? Тогда и Татьяна оказывается к месту. – Я видел, что ему стоит больших усилий сохранить хорошую мину при плохой игре, однако решил добить. – Мне кажется или вы что-то не договариваете? Раз уж вы мне, можно сказать, с порога такое дело поручили, а я не сумел отказаться, придётся вам меня просветить до конца. Вернее, до начала. Так с чего всё началось?
Полковник был припёрт к стенке, заперт в угол, прижат к канатам. Ни на что иное он вообще-то и не мог рассчитывать, обращаясь ко мне с тем поручением, с которым обратился. Когда хотят вылечиться, от доктора ничего не скрывают. И уж тут либо вы доктору доверяете, либо нет. Раз пришли на приём, извольте выкладывать всё начистоту.
Думаю, кто-нибудь из вас мог удивиться, как это так внезапно получилось, что несчастного (то есть меня) ведут на эшафот, а в последний момент выясняется, что он не только не подсуден, но и вообще – лучшая замена палача? А я вам скажу. У полковника Митчелла был в своё время шанс – и не один – оценить мою не только лояльность, что у них в большой цене, уступая разве что кровным узам, но и мою ирландскую смышлёность. Благодаря моему чутью в пору армейской службы ему дважды удавалось без потерь выходить из нехороших ситуаций, в которых он оказывался в силу своей туповатой американской веры во вседозволенность и всесилие. Я не рассказывал об этом раньше, не стану распространяться и теперь, просто поясню, что в отличие от него всегда умел видеть за словами и поступками людей их истинную сущность и сдружил логику с интуицией. Это позволяло мне упреждать некоторые события, а природная неприязнь к заискиванию перед начальством – прямо говорить полковнику о том, что думаю. Один раз он мог лишиться погон, в другой – жизни. С тех пор у него не было основания мне не доверять.
– Не знаю, нужно ли тебе знать всю историю, Конрад, раз предыдущие боссы тебя в детали не посвящали. Тем лучше спишь, чем меньше знаешь, как говорят. Но суть сводится к тому, что ты и сам можешь увидеть, если включишь телевизор и почитаешь газеты. Мир меняется. У людей появляется надежда на лучшую жизнь. Ломается Берлинская стена, снова, как и сто лет назад, начинаются освободительные революции, ну и всё такое. Многим бежать от прежней жизни легальными способами не удаётся. Но таким людям можно помочь. И мы помогаем.
– Хотите сказать, контрабанда людьми?
– Технически – да.
– Дайте угадаю: проститутками?
– Ты всегда был слишком прямолинеен. Зачем так грубо? Да, не спорю, бегут из своих загнивающих стран не только монашки, но и дамы более свободного нрава, однако сути дела это не меняет. Они считают, им здесь будет лучше, причём гораздо. Посмотри на ту же Татьяну…
– Кстати, – прервал я его, – в упомянутых вами газетах часто рассказывают об эмиграции к нам в Европу как о торговле людьми, прежде всего именно женщинами. Уж не потворствуем ли мы тому, что раньше называлось «рабством»?
Я говорил откровенно, без обиняков и ухмылок, как говорит тот, кому нет смысла юлить и кто ждёт того же от собеседника. Я знал, что всё прочее будет либо полковника раздражать, либо, ещё хуже, вызовет ненужные подозрения.