Миновав череду коридоров, мы вошли в тёмную комнату, освящённую прямоугольником монитора. За монитором сидел человек, следивший за человеком на мониторе. Тот как будто спал, привязанный по рукам и ногам к массивному креслу. Голова его безвольно запрокинулась, испачканная кровью светлая рубашка на груди поднималась и опускалась в такт слабому дыханью. Несчастный не мог нас слышать, но что-то почувствовал. Он задышал чаще, шея напряглась, голова приподнялась, и я чуть не выдал себя возгласом удивления, потому что не узнал его. Это был не Рамон.
Вико по-прежнему молча ткнул пальцем в лист бумаги, лежавший на столе перед монитором. Наклонившись, я увидел короткое досье на допрашиваемого. Звали его Антонио Фаббри, 1970 года рождения, женат, детей нет, проживает здесь же, в Генуе, по такому-то адресу, закончил факультет экономики местного университета, экспедитором работает второй год. Я поинтересовался, что удалось узнать. Лаконичный пересказ слушал вполуха, едва сдерживая внутреннее ликование. Когда сам пошёл знакомиться с подозреваемым, у меня в мозгу вертелся один-единственный вопрос: как же так получилось? Оба раза, что я перехватывал их груз, этот парень оказывался его экспедитором. Пытаясь теперь хоть как-то открыть разбитый в кровь рот и заставить парня разговориться, я одновременно боялся услышать от него упоминание Рамона. Я догадывался, что произошло на самом деле. Рамон не был, как я предполагал, обычным экспедитором. Ему даже не приходилось брать на себя риск. Он был их начальником, который просто по статусу должен был иметь доступ к общей информации. Беднягу Антонио он вольно или невольно сделал козлом отпущения. Тот работал, как и все, посменно, на восточном направлении. Я очень надеялся, что наши наблюдатели и слушатели не заметили, когда он обронил, что в последний раз подменял заболевшего сменщика. Громко сказал, что он врёт, поинтересовался именем этого сменщика, чтобы его тоже допросить, а заодно и тем способом, которым он вынудил того «заболеть». От такой вопиющей несправедливости парень отчаянно заорал, назвав меня идиотом, что было значительно лучше того, чем если бы он назвал причиной произошедшего распоряжение начальника. Вообще-то именно это он и собирался сделать, когда я повысил голос. Мы стали кричать друг на друга, он замолчал первым и всем своим видом показал, что больше я от него ничего не добьюсь. Мне же осталось лишь убедиться в проницательности Рамона, который сумел подыскать на роль подставной утки такого недалёкого выпускника университета. Он сам не понимал того, что знает, а несправедливость происходящего заставляла его преодолевать страх и производить впечатление упёртого заговорщика.
После допроса я вернулся в комнату, откуда за нами наблюдали, и распорядился, чтобы Антонио Фаббри немедленно освободили и отпустили на все четыре стороны. Вико чуть не задохнулся от праведного возмущения, однако я опередил его приказом установить за подозреваемым круглосуточную слежку. Пояснять не стал специально, предоставляя ему самому догадаться о причине моего решения и таким завуалированным образом выказывая определённое уважение. Мол, я убедился в том, что парня не разговорить, значит, надо предоставить ему возможность проколоться неосторожным действием.
Перед полковником я так и отчитался. Он не слишком одобрительно хмыкнул, хотя возражать не стал. Вызвал к себе руководительницу отдела кадров и велел ей восстановить мою карьерную историю, записав… водителем в парк службы безопасности. Она явно смекнула, что едва ли её бы стали сгонять с рабочего места ради такой мелкой сошки, выходит, я непростая птица, но делать было нечего, кроме как заняться моим оформлением, а заодно пересудами с коллегами о том, кем я могу быть на самом деле. Как я успел заметить, более половины сотрудников составляли незнакомые мне лица. Что до меня самого, то я привык относиться к названием должностей формально и предпочитал сопоставлять их с фактическими зарплатами и кругом обязанностей. Теперь меня, кроме того, интересовали ещё и права доступа, которых у рядового водителя оказалось предостаточно.