Хозяйка болот

Перестраиваюсь и держусь на осторожном расстоянии, пропускаю «кадиллак», но не становлюсь прямо позади него. Окна не вижу и надеюсь, что и водитель меня не рассмотрел. Он останавливается, а я продолжаю движение. Если это был Фрэнк, он, похоже, меня не видел. Я нажимаю на газ.

Последние полтора часа мне хочется в туалет, да и вообще просто нужно остановиться, хотя это даст ему шанс наверстать упущенное. Я брызгаю водой в лицо. От плохого сна и слишком большого количества кофе у меня галлюцинации. Шаппель может быть где угодно. Хоть прямо сейчас ждать возле женского туалета, чтобы кинуться и задушить меня. Или он сидит где-то в Северной Дакоте, считает свои деньги и посмеивается. Я смотрю на себя в кривое зеркало. Если ублюдок все еще рядом, если он меня догонит, придется использовать нож для самообороны. А что потом?

Вернусь ли я к нормальной жизни? Я закрываю кран и тащусь к своей машине.

Надо мыслить рационально. Я работаю в Смитсоновском институте, и мой восьминедельный отпуск почти на исходе. Я не хочу терять работу, я не хочу умереть от рук известного убийцы и, если это возможно, не хочу сама ею становиться. В Мейконе я направляюсь по шоссе I-20, которое выведет меня на север по шоссе I-95. Я буду в Вашингтоне через десять часов. Я могу оставить этот бардак позади и вернуться к своей жизни.

Иными словами, я убегу, как и всегда. Я сбежала от отца в последний день его жизни, когда он попросил меня пойти с ним.

Я бежала от матери, от ее горя, от своего собственного. Я убегала от своего младшего брата, от его привязанности, его любви ко мне, когда он поднял глаза и сказал: «Я не хочу, чтобы ты уезжала». Я бежала от всех романтических отношений, которые казались хоть немного серьезными, и убегу от Адлая. Я буду бежать от своей семьи, от своего родного города, от убийцы моего отца.

Недалеко от Огасты я понимаю, что лучше снять номер в отеле, потому что мне только что померещилась гладильная доска, переходящая дорогу. Я засыпаю за рулем. Высокий знак у шоссе гласит: «Мотель», и я сворачиваю. Нахожу парковку, но неясно, где офис. Проезжаю пару двухэтажных домов. На втором этаже сквозь кривые занавески пробиваются лучики света. Многие разбитые окна заклеены картоном. Ржавые машины заполняют парковочные места. Каким бы убогим ни выглядело это место, оно, кажется, заполнено до отказа. Сейчас середина ночи, свет горит, но царит странная тишина.

Наконец я подъезжаю к зеркальному окну с нарисованной дугой надписью: «ОФИС». Я, конечно, не хочу здесь оставаться, но мне снова нужно в туалет. За столом никто не сидит. Я рискую пройти мимо него на площадку и замечаю дверь с надписью: «Женский». Толкаю дверь, и меня встречает резкий запах дерьма. Заглядываю в первую кабинку, но унитаз не только полный, но и заделанный. В следующей кабинке – почище, но трубы, которая должна соединять унитаз со стеной, нет.

В третьей кабинке туалет вообще отсутствует. Что это за место?

Я выхожу и вижу человека, бродящего по большой комнате. Он поворачивается и улыбается мне. Почти все его зубы выпали, а те немногие, что остались, коричневые.

– Не работает, – говорит он.

Я киваю и очень стараюсь не бежать к своей машине.

Быстро возвращаюсь на шоссе. Что это за ужасное место? Там были люди. «Свободных номеров нет». И тут до меня наконец доходит: я наивная дурочка, и моя обычная жизнь далеко не так плоха, как могла бы быть. То была последняя остановка на пути в наркотический ад. У такого места есть название. Я видела в журнале. Абандоминиум. Там живут люди, отравленные такими, как Фрэнк Шаппель. Для него их горе – просто деньги, за которые он готов убить. Но для людей в этих комнатах и многих подобных им – его собственного сына – это жизнь в конце пути.

На следующем съезде я включаю аварийку, выхожу и поворачиваюсь.

Хватит бегать. Пусть все знают, что сделал этот урод, кто на самом деле «выдающийся» Фрэнк Шаппель. Я заставлю его заплатить.

Несмотря на то что сейчас три часа утра, у меня открывается второе дыхание. Мой телефон подключен к прикуривателю, и он начинает гудеть, гудеть, гудеть. Кто звонит мне посреди ночи? Снимаю трубку.

– Ты причинила мне много боли.

Это Шаппель.

– Фрэнк?

– И ты получишь много боли в ответ.

– Где ты, Фрэнк? – И откуда у него мой номер? Ах, черт, сама же названивала ему, пока он лежал на кухонном полу. Я еще так волновалась.

Тогда я понятия не имела, кто он на самом деле. Может, его и правда избили. Кто знает, с какими людьми он водится? А благодаря моей заботе номер теперь у него в контактах.

– Где ты? – спрашиваю я снова.

Он рычит.

– Не твое дело, где я нахожусь. Я знаю, где ты сейчас, – вот что важно.

Кровь перестает поступать к моим дрожащим пальцам. Он не знает. Он блефует. Он не может знать, ведь я стою в богом забытом месте посреди ночи.

– Ты еще поплатишься… алло? – кричу я, но он вешает трубку.