– Ты скучала по той малышке так же, как я скучаю по папе, – говорю я, и образ врывается в комнату, как волна: промокшее тело папы тащат в лодку, голова свисает. Я никогда не видела сцену, но она так же реальна для меня, как настоящее воспоминание.
В этот момент мне так нужно услышать его живой голос, увидеть улыбку. Я хочу, чтобы папа вернулся, и знаю, что это невозможно.
Мать роняет незажженную сигарету и поворачивается к окну.
Мне приходится наклоняться, чтобы услышать ее голос.
– Иногда я спросонья пытаюсь нащупать Бойда в постели и думаю, что он просто на болоте. А потом открываю глаза, и боль бьет с новой силой, как будто я только сейчас узнала, что он больше никогда не будет лежать рядом со мной. – Она давит на подоконник.
Я должна поддержать ее в этом горе, разделить его, но это слишком тяжело. Поэтому взамен я откатываю к точке, где мы с матерью впервые разошлись.
– А ребенок?
Она поворачивается, подходит ближе и смотрит мне в глаза. Ее слова медленны и обдуманны.
– Лони, эта печаль зашла так далеко. Я хотела знать, почему потеряла малышку, и никто не мог сказать мне наверняка. Она могла умереть во мне еще до того, как я упала.
– Но ты обвинила меня.
– И тогда я тебя простила.
– Да неужели? Ты сказала мне это? Ты говорила со мной о чем-нибудь? – Мое лицо покалывает, а голос становится хриплым. – Ты просила у меня прощения за то, как… обращалась со мной?
– Твой отец умер, и я едва понимала, как жить дальше. – Она отводит взгляд.
Будь я доброй, спустила бы ее с крючка. Но нет. Может, больше такой момент ясности не повторится. Я вытираю нос тыльной стороной руки.
– Нечестно. – Мое дыхание хриплое и неровное.
Она делает шаг ко мне и обнимает меня. Мама говорит мне в волосы:
– Хотела бы я, чтобы ничего этого не случилось. Чтобы я не потеряла того ребенка. Чтобы была лучшей матерью. Если ты взяла на себя эту вину, можешь снять ее прямо сейчас. – Она осторожно оттягивает меня от себя и держит за плечи, подчеркивая каждое слово. – Это была не твоя вина.
Через минуту я спрашиваю:
– Ты все еще думаешь о ней? О девочке?
Мама снова поворачивается и смотрит в окно.
– Как и о твоем папе. Только думаю, что смирилась, горе приходит и настигает меня.
Снаружи льет косой дождь. Моя мать смотрит на бурю. В сутулости ее плеч я вижу юную и несчастную Рут, что стояла под бельевой веревкой.
Дождь стихает, и я иду к своей машине. Долго сижу, глядя на улицу и ничего не видя. Опять начинает лить.
Въезжают другие автомобили, сверкают фарами под проливным дождем и паркуются. Передо мной проезжает серебристый «кадиллак», останавливается перед закусочной F&P и выключает свет. Сначала до меня не доходит, но потом я понимаю, чья это машина. Не может быть. Шаппель уже наверняка под арестом. Фил собирался позаботиться об этом. Рядом сверкает молния и озаряет водителя, сидящего в машине и пережидающего грозу.
Меня пронзает пульсирующая ярость. Почему он до сих пор на свободе? Думает, что может кататься по городу и ехать куда хочет? После убийства моего отца? Когда дал мне вырасти с мыслью, что мой отец сознательно бросил нас? Когда распускал по Тенетки этот слух на протяжении двух поколений? Я выбираюсь из машины и перехожу улицу.
Фрэнк открывает дверцу машины, раскрывает зонтик и встает.
– О, привет, Лони Мэй! – Он фальшиво улыбается, готов поделиться рецептом пирога с ревенем с любым желающим. – Да ты вся промокла! – Капитан движется ко мне, как будто хочет укрыть своим зонтиком. – Заходи в закусочную, милая, я куплю тебе чашку кофе.
– Заткнись!
– Что?
– Не называй меня милой, ты… ты… гребаный червяк!
– Лони Мэй, девочка, да ты с ума сошла.
– Ты убил моего отца!
Из-под зонта его глаза встречаются с моими, наполовину узнавая и наполовину вопрошая. Затем он приторно улыбается.
– Лони Мэй, я знаю, ты не хочешь верить в худшее, что касается твоего папы, но…
– Я говорила с твоей женой! Я разговаривала с людьми, которые знают, что ты сделал.
Его лицо меняется, и он уже не тот человек, которого я знала. У него облик врага.
– Вот это ты зря сделала, не так ли? – Шаппель ловит меня за запястье. Для старика у него очень сильная хватка. Больно. Возможно, мелкие кости в моей руке и запястье сломаются.
– Надо было разобраться с тобой на днях, когда был шанс. – Он тащит меня к своей машине. – Если бы не тот гребаный парень в каноэ, я бы оставил тебя в лесном заповеднике.
Я отклоняюсь всем своим весом назад, но в этом перетягивании каната мне не победить.
– Я же говорил тебе не копаться в прошлом, но ты же не слушаешь старших, да?
Я начинаю кричать, но из-за дождя никто не слышит. Все в помещении.
– Мое убийство тебе не поможет! Я рассказала всем в городе! Я говорила с полицией штата!
Пусть я лгу, он на секунду теряется и ослабляет хватку, а я успеваю вырвать руку и убежать. Капитан гонится следом, но он стар, а я молода, и я бегу быстрее, чем когда-либо в жизни, мчусь обратно ко Дворцу престарелых, к моей матери и безопасности.
Небо трещит и грохочет. Я шлепаю по лужам на парковке. Раздвижные стеклянные двери больницы срабатывают, и я падаю на мозаичный пол.