Хозяйка болот

Мне надо кому-то рассказать, мне нужно быть с кем-то, я хочу упасть и чтобы кто-то меня поймал. Еду в магазин каноэ, но он закрыт, заперт наглухо. Мчусь к дому Адлая не потому, что хочу вернуть отношения, а потому, что мне нужно куда-то пойти. Нужен кто-то, кто помешает мне найти Фрэнка Шаппеля и вышибить ему мозги. Я стучу, потом колочу, но Адлай не подходит к двери. На его крыльце плетеный ковер, и я вдруг ощущаю такую усталость, что мне жизненно необходимо лечь. Я сворачиваюсь на коврике всего на минуту, позволяя теплому ветру щекотать волоски на руках. Слышу шорох камыша на озере неподалеку. Потом какое-то время ничего нет.

– Лони. Лони.

Я открываю глаза, и вот он, мое прекрасное видение. Я умерла, а он мой архангел Гавриил.

– Что ты делаешь? – спрашивает Адлай.

Я пытаюсь сесть прямо и чувствую самый ужасный запах изо рта в своей жизни. Волосы падают мне на глаза, и я отбрасываю их. Я вспотела, а на лице остались вмятины от плетеного ковра.

– Не знаю, – признаюсь я.

– Что случилось? В чем дело?

– Тебя здесь не было.

– Я пошел искать тебя, – говорит он.

– Правда? А ты же вроде меня бросил.

– Видимо, нет. – Его лицо на уровне глаз. Руки так близко.

– Я была в Панама-Сити. Потом у Тэмми. Затем приехала сюда.

– Я рад, что нашел тебя.

– У себя на крыльце.

– Ну знаешь же, что говорят о тайных желаниях сердца.

Он же не про меня, правда?

– Я сегодня едва не убила человека, – сознаюсь я.

– Серьезно?

Киваю, затем трясу головой.

– Нет, его дома не оказалось.

Адлай достает пачку леденцов и протягивает ее мне.

– Все настолько плохо, да? – спрашиваю я.

Он кивает.

Я беру кружок мяты и кладу на язык.

– После того как мое дыхание станет лучше, ты меня обнимешь?

– Думаю, с этим я справлюсь.

Встаю, все еще шатаясь. Мы обнимаем друг друга, и я прижимаюсь к нему всем телом. Он пахнет как самшит на теплом ветру. Мы стоим так несколько минут.

Его дыхание щекочет мне ухо.

– Не хочешь зайти ко мне в дом?

Адлай поворачивает ладонь вверх и указывает на дверь, как тогда, на пристани, когда сказал: «Карета подана». Это та же самая рука, которая потянулась ко мне в гамаке из твердого дерева, приводя меня туда, где мне и место. Я расправляюсь с леденцом, касаюсь лица Адлая обеими руками и целую. И боже милостивый, он целует меня в ответ. Мы стоим на пороге несколько долгих восхитительных минут, а потом Адлай отступает. Он поднимает палец и говорит:

– Не играй с моими чувствами.

– Если бы это была просто игра, – отзываюсь я.

Мы проходим через дверной проем и поднимаемся в комнату Адлая, в домик на дереве, в его уютное гнездо. Мне так важно ощущать тепло любимого. Я молчу, не рассказываю ему о своем ужасном дне, ничего не обсуждаю. Сегодня вечером я говорю только то, что можно сказать без слов, а он отвечает так, что это невозможно передать словами.

56

5 мая

Утром я просыпаюсь первой. Тени листьев играют на простыне и танцуют на гладкой груди и лице Адлая. Его губы нежно надуваются. Я встаю, одеваюсь и молча выскальзываю наружу.

Дуб, отбрасывающий тени на его окна, качается на ветру. Я стою у основания и слушаю звук. Дерево окружено барвинками, я наклоняюсь сорвать цветок и замечаю разлом на клумбе, который ведет к стволу. Узлы и низкие ветки так манят, что я не могу устоять. Подтягиваюсь и использую каждую точку опоры, чтобы подняться повыше. Добираюсь до толстой горизонтальной ветки и сижу, разминая лепестки барвинка под носом.

Звук шагов заставляет меня вздрогнуть. Я смотрю вниз и вижу Адлая.

Он натянул джинсы, но оставил грудь обнаженной. Мой испуг превращается в трепет.

– Привет! – окликаю я.

Он запрокидывает голову назад.

– Я думал, ты меня бросила.

Я качаю головой.

– Подвинешься? – Адлай делает шаг вперед и тянется так, что мне кажется, он уже забирался на это дерево раньше.

Мы сидим рядом, не касаясь друг друга, но воздух между нами искрит. Адлай опирается на вертикальную ветку.

– Итак, Лони. Пора все рассказать.

Я начинаю говорить. История начинается, как ручеек, но превращается в поток – все, что я скрывала, и все, чего до сих пор не знала. Мона Уотсон и Генриетта, Фрэнк Шаппель и мой отец. Я рассказываю Адлаю о дневнике, о мамином саде, о потерянном ребенке. Я тяжело сглатываю. Меняю положение на широкой ветке.

Я наклоняюсь к нему и прислоняюсь к его груди, стараясь не столкнуть нас обоих. Он обнимает меня, и я говорю, пока не выкладываю все. Минуту он молчит. Вот сейчас скажет: ну ты и чокнутая. Но вместо этого Адлай говорит:

– Видишь, как приятна правда?

Я приглаживаю волоски на его руке.

– Я думала, ты у нас всегда был самым правдивым человеком в комнате.

– Не совсем.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть вверх.

– Не волнуйся. Прошло много лет, – успокаивает он.

Я сажусь прямо.

– Хм. Ты чего-то не сказал. Валяй, Бринкерт. Покончим с этим.

Он смотрит в сторону, возможно решая, может ли мне доверять.

– Кажется, я упомянул свою бурную юность.

Я киваю.

– Садись поудобнее. Это довольно длинная история. Ее мало кто знает.

Я прислоняюсь к нему. Он водит ладонью вверх и вниз по моей руке.

– И она некрасивая.

Я ничего не говорю.