Тэмми наблюдает за Моной в окно, проверяет, что та вне зоны слышимости, затем издает победный крик и дает мне пять. Она улыбается, как будто только что выиграла в лотерею.
Остальные женщины в салоне сидят с открытыми ртами. Тэмми объявляет, что их стрижки переносятся. Дамы все равно хотят скорее уйти и рассказать историю всем, кто готов будет слушать. Тэмми вешает табличку «ЗАКРЫТО» и вытаскивает меня за дверь. Она проезжает два квартала до офиса Фила, выводит меня из машины и тащит мимо Розалии. Тэмми рада ужасным новостям, которые каким-то образом доказывают ее правоту.
Мы садимся напротив Фила, и в основном говорит Тэмми, за исключением тех случаев, когда ей надо, чтобы я что-нибудь добавила. Что, например, сказала Мона или миссис Шаппель? И тогда невестка просит: «Скажи ему, Лони, скажи ему».
Фил никогда еще не слушал меня с таким вниманием. Он записывает каждое мое слово, выступая в качестве личного секретаря в этом самом личном деле. Его челюсть двигается, пока он пишет. Брат зол? Потрясен? Представлял ли он, как и я в течение многих лет, какими, наверное, были последние минуты жизни нашего отца? Только на сей раз нам, кажется, открылась правда.
Папа натыкается на торговцев наркотиками и пытается их остановить. Шаппель и Дэн Уотсон должны стоять на страже и прикрывать преступников от полиции. Но мой папа не видит своих так называемых друзей. В одной руке у него огнестрельное оружие, в другой – бумажник со значком, и сзади наносит удар его хороший приятель, нехороший человек Фрэнк Шаппель. Пистолет падает в воду, а бумажник летит в сторону. В суматохе Шаппель не замечает кошелька.
А вот другой замечает – Дэн Уотсон тоже был соучастником, пока не увидел, на что способен Фрэнк. Дэн, должно быть, поднял бумажник и спрятал его. Он подал свой отчет два месяца спустя. Пытался ли диспетчер выбраться из грязного бизнеса Шаппеля? Был ли отчет страховкой, способом удержать Фрэнка? Уотсон только и мог, что приложить свое дополнение к делу. Через неделю ему выстрелили в лицо. И без ведома Шаппеля или кого-либо еще этот клочок бумаги пролежал в открытом доступе в течение двадцати пяти лет, пока мой брат и его друг Барт не наткнулись на него. Не будь мама так ошарашена, не купись она на историю Фрэнка, не считай его таким верным другом – как и я, как и все до сих пор, – если бы кто-то сразу провел расследование, они бы нашли бумагу и стали задавать вопросы. Может, они вышли бы на старого доброго надежного Фрэнка Шаппеля.
Фил что-то строчит в блокноте. Мы закончили, а он продолжает писать.
– Я должен вызвать сюда Барта. Нам нужно обратиться в прокуратуру, – говорит брат, ни к кому конкретно не обращаясь.
Тэмми отвечает. Может, соглашается с ним, но я больше не слышу их голосов. Комната сужается до размеров булавочной головки. Я вижу только убийцу. Как он предлагает мне клюквенный сок в своем доме. Как сверкает своей улыбкой на миллион долларов. Как показывает мне свои камелии, свой чертов ревень.
Человек, который утешал меня по поводу «плохих поступков» моего отца. Человек, который бросил моего отца, и тот вдохнул в легкие коричневую воду. Шаппель, конечно же, тот самый «браконьер», который выстрелил в Дэна Уотсона в упор.
Фил пишет, его внимание приковано к блокноту.
– Мне нужно идти, – говорю я.
Возвращаюсь на парковку салона как зомби. Сажусь в машину, тихая, спокойная и горящая ненавистью к Фрэнку Шаппелю. Я убью его голыми руками. Я найду у него на кухне самый острый нож. Я выверну его внутренности, как будто он чучело птицы. Я подожгу его дом и буду слушать крики. Еще вчера я не считала себя способной на такое. Но кровожадные мысли пульсируют в мозгу; и всё, чего я хочу, – это задушить ублюдка, оторвать ему голову. А ведь он вел себя как наш защитник, пытался снискать расположение моей матери, приучил нас доверять ему без вопросов.
Солнце садится, когда я добираюсь до дома с жимолостью.
На лужайке перед соседним домом лежат брошенный бейсбольный мяч, перчатка, бита. Я хватаю биту и иду по ступенькам крыльца Шаппеля. Мое бьющееся сердце – это шарик фосфора, горящий так жарко, что может вылететь из груди. Я без стука распахиваю незапертую дверь и сжимаю биту двумя руками, крича: «Шаппель! Фрэнк!»
Пойди я в тот день с отцом, могла бы что-то сделать, как-то предотвратить трагедию. Отвлечь, предупредить. Теперь мне осталась только месть.
– Вылезай, где ты прячешься, ты, мешок с дерь…
Я пинком открываю дверь спальни. Пусто. Я заглядываю в каждую комнату, в каждый шкаф, даже в сад, но Шаппеля просто нет дома.