У меня есть склонность ругаться с кураторами. Когда я получаю комментарии вроде
– Ты? Собачиться со мной? Не представляю такое, – изумляется Эстель. – Посмотрим, смогу ли я уменьшить список. Но пожалуйста, не говори, что и это не поможет, ведь никто не умеет рисовать птиц так, как ты.
– Зря подлизываешься.
– Ага, – соглашается она. – На самом деле ты отстой. Потому я именно тебя и нанимаю.
– Ты знаешь, что я вечно откладываю дела на потом и ворчу по поводу дедлайнов.
– Расскажи мне что-нибудь новое, дорогая. – Она рассматривает свои ногти, затем поднимает взгляд – явно что-то затеяла. – Придумала. Давай заключим договор. Мы можем цапаться на работе – конструктивные творческие разногласия. Но за пределами музея будет царить мир. Личное и профессиональное не должны пересекаться.
– А как насчет наших вечеров с попкорном?
– Во время этого священного ритуала запрещены все разговоры о делах.
– Думаешь, получится?
– Ну, если ты такая зараза на работе, надо же хоть как-то сохранить нашу дружбу.
– Какая ты скромная.
– Знаю, Лони. Я просто истинная южная красотка, как и ты сама.
Неделю спустя, исторгнув из себя с потом галлоны соленой воды, пока мы с Тэмми сортировали и упаковывали вещи в доме, и проведя много часов в больнице, слушая жалобы матери, я иду в Музей науки Таллахасси, где трудится Эстель. Подруга разместила меня в студии, которую освободила Бриджит, штатная художница, ушедшая в декретный отпуск. Знаю, так Эстель пытается меня умаслить, но как же хорошо в прохладном темном месте, где можно включить единственную лампу над чертежным столом и просто рисовать.
Музей находится на окраине Таллахасси, в окружении зеленой зоны, достаточно далеко от центра города, чтобы не казалось, будто внутреннее и внешнее пространство могут иметь хоть какое-то отношение друг к другу. Небольшой жилой район по ту сторону леса скрыт от глаз, поэтому музей выглядит единственной рукотворной постройкой в округе. В выставочном пространстве представлены экспонаты, посвященные коренным обитателям Флориды – людям, животным, а также есть целый зал с птицами.
Прежде чем начать рисовать, я вношу десять коробок с мамиными книгами и складываю их на маленьком диване. Моя машина служила им хорошим убежищем, но я израсходовала слишком много топлива, возя их с собой, и теперь рада найти место с кондиционером, где Тэмми не дотянется до моего сокровища. Из окна с римской шторой видны карликовая и капустная пальмы, сквозь него хорошо проникает естественный свет. Что ж, вернемся к списку Эстель. Я прикрепляю к столу два листа бумаги: один для основного рисунка, а другой – для идей. Впервые этот метод предложил профессор искусства из штата Флорида, и иногда случайные мысли и картинки, выплескивающиеся на второй лист, бывают даже полезнее, чем основной предмет.
Моя модель – шкура мангровой кукушки, позаимствованная в отделе орнитологии Университета Флориды. Кукушка идет в списке под номером два, и я начну с нее, потому что университетский экспонат номера один – малая султанка – плохо сохранился, перья спутались и потускнели, теперь их оттенок не соответствует окрасу живой птицы. Кожа мангровой кукушки в лучшем состоянии. Легкими штрихами очень мягким карандашом 6B я набрасываю белые слезинки на хвосте кукушки. Работаю быстро, стремясь к чему-то большему, чем простая точность воспроизведения. Далее я смешиваю цвета. Оттенки на грудке постепенно переходят от светло-кремового к более темному, желтовато-коричневому.
Когда поднимаю голову, оказывается, что прошло три часа. Я встаю и потягиваюсь, затем иду через всю студию просмотреть книги. Замечаю ту самую тетрадь, раскрывшуюся передо мной на ветру, и вытаскиваю ее.
На лицевой стороне крупными буквами выведено слово «САД».
Открываю страницу наугад.