Календула. Разве про нее не было в маминой тетради? Пытаюсь не задумываться, но вдруг есть связь между этой копией «Ботаники», с которой мама явно сверялась, и ее собственными рукописными заметками? Так я лучше ухвачу ее суть. В конце концов, исписанные поля в книгах дедушки Тэда рассказывают мне о его взаимодействии с окружающей средой. Возможно, тогда и книжка Рут – артефакт естественной истории. Достаю тетрадь.
Закрываю тетрадь. Знакомые тиски сжимают мою грудь. Я снова смотрю на те две свои фотографии. Номер один: помощница в саду. Номер два: пустая надоеда. С определенного момента, что бы ни делала, я не могла угодить матери. Кто-нибудь хоть удосужился сказать мне, что она потеряла ребенка? Я ходила недовольная, неуклюжая и щербатая, в то время как мама оплакивала совершенную, потерянную девочку.
Книги разбросаны по полу квартиры, а я так ничего и не добилась. Поднимаю томик работ Джона Балдессари, что раньше лежал на журнальном столике у бабушки Лорны, и пролистываю его, останавливаясь на черно-белой фотографии, на которую раньше часто смотрела. Молодой парень стоит перед пальмой в пригородном районе. Под фото печатными буквами написано: «НЕПРАВИЛЬНО». Теперь я вижу, что это визуальная шутка – пародия на старые советы «Кодака», как делать хорошие снимки. Кажется, будто дерево растет у парня из головы. Однако Балдессари заходит глубже. Должно быть, поэтому изображение так очаровало меня. Я знала то, что знал этот парень. Он ничего такого не делал и все же был НЕПРАВИЛЬНЫМ. Спасибо, мама. Ты помогла мне понять искусство.
Я встаю с пола, стаскиваю пижаму и натягиваю одежду. Где-то люди делают важные вещи. Еще слишком рано, но мне нужна эта маленькая студия в задней части Музея науки Таллахасси. Эстель была права. Хорошо, когда есть куда пойти.
Я паркуюсь на краю Салливан-роуд. Даже в этот утренний час душно и жарко, но я здесь не одна. Далеко впереди меня целеустремленно шагает женщина в платье в горошек и кроссовках. Она невысокая, но коренастая, точно картошка на двух зубочистках, прямо как Джолин Рабидо.
Я приглядываюсь. Может, это и
От кондиционера в музее у меня мурашки по коже. Беру шкуру пятой птицы Эстель, пятнистого веретенника, перелетного гостя Флориды, как я сама. Рисую клюв в два раза длиннее головы, сужающийся до толщины спицы, затем заполняю спину и крылья коричневыми и черно-белыми крапинками. У него длинные ноги и изящная шея. Я надеюсь, что эта птица займет достойное место на выставке.
На моем втором листе молодая женщина стоит на коленях на черноземе, спиной к зрителю, темные волосы забраны в шиньон. Она рвет сорняки, забившие ее драгоценную монарду, буковицу, щавель и руту. Женщина вытирает щеку тыльной стороной запястья, чтобы не запачкаться грязью с перчатки.