Я все бродила и бродила. Вот плеснула рыба, заскрипела ветка дерева. Внизу я слышала лягушек и сверчков, ветер и воду. Когда папа был рядом, эти звуки казались колыбельной. Но в тот день я остро поняла, как далеко от дома. Я коснулась сеток и обветренных стен. И осознала – я не смогла бы выбраться из болота, даже если бы от этого зависела моя жизнь.
Спустя долгое время я услышала крики, но в трясине звуки казались близкими, когда были далеко, и далекими, когда раздавались близко. Воздух прорезал голос отца: «Руки вверх!»
Затем примчалась еще одна лодка, и послышалось еще больше криков. Наконец, после, казалось, бесконечной тишины, маленькая папина моторка с жужжанием вылетела из-за поворота, и я побежала к двери. Отец открыл ее, весь в поту и ухмыляясь.
– Ну что, ты наконец-то готова порыбачить? – спросил он, как будто это я заставила его ждать.
– Что случилось?
– Да просто ребята устали от тюрьмы и решили взять отпуск. Я попросил капитана Шаппеля помочь мне вернуть их туда, где им место.
– Те парни, которых мы обогнали?
Он кивнул.
– Как ты понял?
– Просто догадался.
– Как?
– Ты заметила татуировку? Иисус на руке?
Нет.
– Вечно они Иисуса в тюрьме обретают. – Он ничего не объяснил, только покачал головой. – Не трать время зря, девочка, давай ловить рыбу!
На следующий день в газете написали, как папа заметил беглецов из тюрьмы на украденной лодке и отправился за подкреплением. Он и капитан Шаппель произвели арест. Папа говорил, что его работа редко интересная, но бывают и исключения.
Солнце уже низко стоит в небе, и, насколько могу судить, я почти доплыла до магазина каноэ. Прохожу через темный туннель мангровых зарослей и проскальзываю под особенно низкой веткой. Она падает в лодку. Стоп, на этой ветке нет листьев, она движется!
Мне нужно прямо
Оказываюсь в доке, даже не понимая, как сюда попала.
Подхожу к столу, и Адлай улыбается.
– Как все прошло? – спрашивает он.
– Божечки. Вы не поверите, что сейчас произошло.
Он смотрит мимо меня, проверяет, не разбила ли я его каноэ. Взахлеб начинаю расписывать ему змею, слова вырываются наружу, а от адреналина покалывает кожу.
Улыбка скользит по сомкнутым губам Адлая.
– Думаете, это смешно? – спрашиваю я.
– Нет, мне просто нравится, как вы рассказываете. Так… оживленно.
– Эй, не время шутить!
Он моргает.
– Я не… я просто… – Адлай вспоминает про огрызок карандаша в руке. – Я должен выписать вам чек.
Последние несколько минут проносятся у меня перед глазами.
– С вас восемь долларов, – наконец говорит он и поднимает взгляд от квитанции.
– Да просто снимите с карты. Стойте. Который сейчас час? – Я смотрю на часы. – Я же до полудня плавала. Разве за полдня не восемнадцать долларов? – Кладу альбом на прилавок.
– Все в порядке, мэм.
Мэм?
– Что ж,
Он кривит рот, как будто съел плохой грецкий орех.
– Пожалуйста, не называйте меня «сэром».
– А…
– Зовите меня Адлай, – просит он.
– Если не будете звать меня «мэм».
Он ждет.
– Лони. – Я протягиваю руку.
– Я знаю. – Он сжимает кисть так же крепко, как когда помогал мне взойти на причал.
– Чудненько. А почему с меня всего восемь долларов? Я что, сотый клиент?
– Смешная шутка, – говорит он без тени улыбки. – Вы приходили несколько раз подряд в будние дни, а это мертвое время. Так что считайте, даю вам оптовую скидку. Вам и вашему пассажиру. – Адлай кивает на мой альбом. – В любом случае сегодня вы заслуживаете награду за храбрость и сообразительность! – Он поднимает брови.
Его веселье раздражает, но я наконец вижу, что скрывается за всем этим «мехом».
Он моложе, чем кажется из-за бороды.
Сегодня я несколько часов сортирую хлам, и мне нужен перерыв. Я ложусь на покрывало из шенилла. Мамин дневник лежит в моей сумке. Ничего хорошего в нем нет, мне не следует смотреть. Но любопытство побеждает. Беру его и читаю.