– Она жила на другом конце города.
– А на какой улице?
– На улице Задранных носов. – Она закатывает глаза. – А нам обязательно идти до конца дорожки?
Когда мы возвращаемся в ее комнату, я пробую еще раз.
– Да, о Генриетте…
Мама резко поворачивается.
– Почему ты все говоришь об этой ужасной женщине? Лучше покажи мне те картинки, которые вечно рисуешь.
Я делаю глубокий вдох, но подчиняюсь. Вытаскиваю рисунки птиц, которые закончила совсем недавно: веретенник, овсянка, султанка. Мама садится и тянется за листами. Как бы мне ни хотелось думать иначе, желание похвастать ей своими работами все еще сильно.
Пусть маму никогда не интересовали болотные птицы, она бережно обращается с каждым рисунком, кажется, наслаждается ими больше из-за цветов, чем из-за вложенной информации. Затем отдает их мне. «Ты отлично справилась», – говорит она таким тоном, как будто хочет сказать:
Я еще раз спрашиваю о Генриетте, усаживая маму за обеденный стол, но тема закрыта.
У меня остается немного времени до обеда с Филом в закусочной F&P, поэтому я захожу в агентство недвижимости Элберта Перкинса за витрину с вертикальными жалюзи. Закрываю за собой дверь, но в офисе никого нет.
– Мистер Перкинс?
Они с его животом выходят из задней комнаты.
– Здравствуй, Лони, чем я могу тебя удовлетворить?
Так полагаю, это сальная шутка, которую лучше проигнорировать.
– Мистер Перкинс, у меня вопрос о наших съемщиках, ну знаете, Мелдрамов?
Перкинс шествует к высокому металлическому шкафу для документов.
– Секунду, это здесь.
Сегодня на нем другие ботинки, змеиная кожа под классическими брюками. Он смотрит сквозь полуочки на ящик, полный папок.
– Вот. – Вытаскивает одну. – Хочешь сесть? – И сам садится по другую сторону стола цвета замазки. – Итак, какой у тебя вопрос?
– Разве в договоре аренды не прописана ответственность за содержание? Я проезжала мимо сегодня утром, а изгородь не подстрижена.
Перкинс смотрит на меня поверх очков для чтения. Его мясистый подбородок свисает. Перкинс переводит взгляд на договор, проводит указательным пальцем вдоль страницы и находит нужный отрывок. Он читает:
–
– Верно, – подхватываю я. – Небрежное отношение. Они уже забыли о кустах иксоры.
Мистер Перкинс наполняет свой большой торс воздухом.
– В основном это касается самого дома, а не территории как таковой. Ну если все было бы действительно плохо, валялся бы мусор, стояли старые машины, может быть… но они наверняка возьмутся за обрезку. Я слышал, что Мелдрам любит работать в саду. Они, наверное, просто были заняты, дорогая.
– И как долго нам ждать, прежде чем что-то сказать? Это вопрос номер один.
– Минимум еще две недели. Доброжелательность по-прежнему ценится в этих краях.
Как будто я из тех «краев», где доброжелательность не в счет.
Он смотрит на часы.
– А что за вопрос номер два?
Как будто у него так много дел. Мой настоящий вопрос номер два: почему дом Рабидо пустовал все эти годы?
Перкинс должен знать. Но я подхожу к теме со стороны.
– Что, если бы я захотела купить землю?
– Здесь? – Он поднимает брови.
– Чисто гипотетически. –
Перкинс еще раз оценивает меня взглядом.
– Тебе нужна земля или дом с участком? – Он усмехается и встает, выпрямляя свои длинные ноги под округлым животом. Брючины мнутся на обуви. Перкинс возвращается к столу с папкой, на которой написано: «Текущие объявления». С трудом кладет ее на стол и садится.
– Нужно прямо в Тенетки или вообще в Вакулле?
– В основном Тенетки. Начнем с этого.
Он пролистывает папку, говоря пару слов о самих домах и почему владелец съезжает. Новая работа в Тампе. Дочь уехала в Джорджию.
Дом Джолин Рабидо с повисшей на петлях дверью отсутствует в списке.
– А как насчет старого дома Рабидо? – спрашиваю я.
Агент уводит взгляд вправо.
– Это заброшенное имущество. Право собственности неопределенное. Тебе не нужно такое место, дорогая.
Опять это «дорогая».
– Просто любопытно стало, все же близко к маминому дому.
Перкинс снимает очки.