Неужели каждый завтрак должен начинаться с цыканья и презрения к любой моей попытке подружиться? Я просто предложила: «Как насчет того, чтобы пойти в город и купить тебе новое платье?», а она ответила: «Что не так с тем, что на мне?» Я сказала: «Я не критикую твой гардероб, дорогая». И тогда она проворчала себе под нос: «Как раз критикуешь». Я выпалила: «Не могла бы ты последить за языком? Я устала от этого!» Она умчалась, как ураган, захлопывая за собой двери. Сейчас сидит в своей комнате, топает ногами. А я сижу в саду.
Как там Мэй говорила о гневе? «Когда сердит – зерно кидай и не смотри куда. Коль тебе нужен базилик – обиду закопай». Что ж, пачка семян у меня есть, и Мэй редко ошибалась. Бросаю в землю по крошечному зернышку и шлю им вслед оскорбления. Вы мелкие семена. Жалкие. Ничтожные! Сморщенные! Вскоре я начинаю хихикать и понимаю, что стишок, похоже, травяное лекарство от гнева.
Я предложила поход по магазинам, чтобы прогнать одно конкретное облако. Прошлой ночью я пыталась поговорить с Бойдом о нашем потерянном ребенке, и он сказал: «Хватит думать об этом, Рути! У тебя в доме живая дочь, которой ты нужна!» Так что я одна. И вот я сижу на своей садовой скамейке с пустым пакетом семян. Дней до созревания: 66. Дней до появления всходов: 5–10.
Что это сейчас было? Толчок? Господи, как же давно ребенок не пинал меня в животе. Жду другого толчка.
Лони пиналась до самого своего рождения. И когда мне подали ее, всю помятую и опухшую, с еще шевелящимися ногами и поджатыми губами, я с трудом приняла дочь. Бойд сказал: «Кажется, она голодная». Я приложила Лони к груди, и ее попытки добыть молоко показались мне одновременно странными и неизбежными. Она просила именно то, что у меня было, и я давала ей именно то, что нужно. Когда она закончила есть и Бойд взял ее у меня, он стал ходить взад и вперед, покачивая и похлопывая ее по спине, а я посмотрела на свою руку и увидела ракушку, отпечаток ее маленького уха на моей коже.
О, Лони, вернись ко мне сейчас же. Приходи почувствовать толчки этого нового ребенка.
Откладываю дневник. Я не пошла к ней сегодня – слишком испугалась аллигатора. Но по крайней мере я могу позвонить. Набираю номер, стоя у окна и глядя на колючий двор. Два гудка, три, четыре. Я уже собираюсь отключиться, когда кто-то с хриплым дыханием поднимает трубку. Но не говорит.
– Мама?
– Как ты смеешь!
– Что? Мама, это Лони.
Голос у нее скрипучий.
– Я знаю, кто ты. И ты не посмеешь со мной препираться! Неужели думаешь, мне больше делать нечего, как гоняться за тобой – то на вершину дерева, то в середину болота, то еще бог знает куда? Возвращайся сюда, Лони, сейчас же!
Я держу телефон подальше от уха, затем прижимаю его обратно.
– Мама, слушай…
– Никаких споров!
– Мама.
– Не заставляй меня приходить за тобой! Зачем ты вообще туда зашла? Глупее ты в жизни не делала.
– Мама…
– Лорна Мэй Марроу, больше ни слова. Просто поднимай эти ботинки по одному. Вытащи ноги из грязи. И не говори
мне, что не можешь!