Я все еще планировала выйти замуж за Мэтта, но мы пока не выбрали дату. Мама помогала мне шить свадебное платье из бледно-желтого материала, покрытого цветочками. Она, сидя в кровати, вручную пришивала кружево вокруг выреза крошечными изысканными стежками. Платье получилось длинным с облегающей талией. Самое чудесное платье, которое у меня когда-либо было.
Всего в двух домах от нас, в маленьком холодном уголке, огороженном тремя соседними заборами, рос единственный во всем квартале остролист. Его посадили много лет назад – тогда здесь было много зеленых и ярких деревьев. Старые дома, облицованные вагонкой, постепенно сносили: на их просторных задних дворах бульдозеры расчищали сады от деревьев и кустарников для новой застройки. От покорных хозяев откупились пенсионерскими квартирами, где многие из них доживали одинокую старость.
Остролист оказался одним из немногих деревьев, переживших атаку бульдозеров, и застал «новый образ жизни», который закрепился в бесконечных рядах тусклых и унылых квартир, блоков и кирпичей, холодного и бесцветного бетона и камня. Затем построили высокие и голые заборы, охраняющие остатки уединения, позволенного каждому владельцу жилья. Нижние ветки остролиста спилили, и теперь заборы стискивали ствол, тем самым почти не оставляя места для его дальнейшего роста.
Каждое утро мама, поднимаясь в постели, смотрела на этот остролист, тихого стороннего наблюдателя, и приговаривала:
– Доброе утро, Остролист. Мы с тобой пережили еще одну ночь.
Ей нравилось наблюдать, как солнце меняет цвет листьев, прилетают и улетают птицы. Дерево стало маяком для нее.
Ближе к вечеру мама слушала, как папа насвистывал, и я видела радость на ее лице, румянец на ее щеках. Я сажала ее на диван, расчесывала ей волосы и наносила крем для лица и рук на ее тонкую кожу.
– Как сегодня моя любимая? – всякий раз спрашивал папа, заходя домой, прекрасно понимая, что с каждой минутой жизнь постепенно покидает не только маму, но и его самого.
Как-то вечером он сказал:
– Я только что услышал от соседа, что они собираются срубить остролист. Позорище, ведь он никому не мешает и не вредит.
Мама была шокирована этим, ее глаза наполнились слезами.
– Не может быть, я не верю!
Последние несколько месяцев мама жила в гармонии с этим деревом. Мысль о том, что оно тоже умрет, была слишком тяжела для нее.
– Рути, сходи к ним, узнай, что происходит, – умоляла она.
Я подошла к дому, одному из последних старых деревянных домов, и постучала в его дверь. Меня поприветствовала пожилая женщина в фартуке и очках на переносице.
– Чем могу помочь, дорогая?
– Я хочу спросить про остролист. Слышала, его собираются срубить.
– Очень грустно, правда? Но, судя по всему, новые владельцы смогут пристроить на его месте еще одну квартиру. Я уже продала дом, присматривать за ним и за садом я больше не могу.
Я чувствовала в ее словах покорность судьбе.
– Мы можем как-нибудь спасти дерево? – спросила я.
– Нет. Мне сказали, что оно слишком старое, чтобы его пересаживать, да и срубить дешевле, видимо. Но они не сделают этого, пока я не выеду отсюда, – по крайней мере, это я их заставила пообещать.
Я рассказала ей о маме и о том, насколько важно для нее это дерево. Потом я поспешила уйти, пока женщина не увидела слезы в моих глазах.
Папа покачал головой, когда я рассказала ему об этом.
– Не говори пока маме.
Папа хотел провести последние несколько недель жизни мамы с ней наедине, поэтому я забронировала билеты в Папуа – Новую Гвинею. Мэтт был в восторге, он терпеливо ждал десять месяцев. Мы наконец решили, что поженимся через несколько дней после моего прибытия в Рабаул.
Я научила папу делать маме инъекции морфина, во всех подробностях объяснила, как укладывать ей подушки, делать массаж рук и ног, а также показала, как записывать все для врача. На все это время он взял отпуск.
В день отъезда я чувствовала себя опустошенной, измученной, раздавленной. Мама сказала мне, что именно так они и хотели: провести время вместе напоследок, попрощаться. А еще она была наконец-то счастлива, ведь я готовилась создать семью с таким особенным мужчиной, как Мэтт.
– Сколько мужчин ждали бы так долго, Рути? – спросила она. – Он любит тебя. Езжай, ответь ему взаимностью.
Дядя и тетя отвезли меня в аэропорт. Отец проводил меня из дома. На пороге он выглядел сгорбленным, изнуренным и обессиленным. Мы обнялись, он поблагодарил меня, а затем в своей традиционной резкой манере ясно сказал:
– Давай, в путь!
С полуулыбкой и грустными глазами он повернулся и закрыл дверь.
Глава 15
Земля уходит из-под ног
Когда я снова покидала Новую Зеландию, на этот раз зная, что моей мамы скоро не станет, мне хотелось закрыть еще одну дверь, полностью погрузиться во тьму, заглушить эмоции. Во многом я приветствовала темноту, которая позволила мне отбросить болезненные воспоминания и двигаться дальше.
Моим противодействием такой печали были очередные приключения и риск. Я ничего не боялась: хуже собственной смерти со мной уже ничего не могло произойти.