Хозяин

– Я горничная, а еще помогаю на кухне и вообще везде, где скажут.

Он, скорее всего, не в курсе о свободных вакансиях прислуги в собственном доме, это как муравьи, нет одного, найдут другого. Хозяин даже не обратит внимание, кто был вчера, а кто сегодня.

– Поднимись.

Не хочу этого делать, не хочу, чтоб он видел меня голой.

– Нет, я хочу, чтоб вы ушли, – сказала, зажмурилась, это тогда я пришла сама и позволила делать с собой все, что он захочет, сейчас другая ситуация.

Но я ошибалась. Для Мурата Руслановича все должно подчиняться его правилам и желаниям.

– Я сказал, встань! – повышает голос, вздрагиваю, ноги затекли, медленно выпрямляясь, прикрывая грудь. – Убери руки.

Вздыхаю, не могу смотреть в его глаза, там кромешная тьма, которая еще немного – и поглотит меня. Отворачиваюсь, убирая руки, вода теперь стекает по груди, я подобна оголенному электрическому проводу, тронь – убьет насмерть, но меня же.

Хозяин молчит, биение сердца заглушает все мысли. А когда меня бесцеремонно дергают за руку, тянут из ванной, я чуть не падаю. Меня как есть, голую и мокрую, толкают на узкую кровать. Не успеваю даже вскрикнуть, как мужчина, обхватив лицо крупной ладонью, сжимает щеки, заставляя смотреть на него.

– Если тебя, сучку, кто-то подослал, я закопаю живьем тебя и твоего координатора. Вы будете умирать долго и мучительно, но перед этим я порежу твою шкуру на лоскуты и скормлю собакам.

Не могу ничего сказать, сознание сковало ужасом, но оно кричит: «Нет, меня никто не подсылал, нет никакого координатора, я сама по себе».

– Я… я… – глотаю ртом воздух, по мокрым щекам вновь текут слезы.

– Что ты? – хватка слабеет.

– Я сама, я никого не знаю, мне дали телефон, соседка, там ногу сломала женщина.

Сумбур полный, но я хочу донести до него, что меня никто не подсылал.

Его рука все еще на моем лице, пальцы скользят вниз, на шею, грудную клетку, Хасанов смотрит именно туда, касается груди, накрывая одну, сжимая.

Губы плотно сомкнуты, дышит тяжело, на мощной шее дергается кадык. Только сейчас вижу, что на нем майка и широкие свободные домашние брюки, в районе паха внушительный бугор.

Зверь возбужден. Зверь голоден.

Другой рукой приспускает брюки, эрегированный член вырывается на свободу, крупная головка, тяжелые яйца. Я помню, как он насиловал мой рот, как потом ныла челюсть, я даже помню его вкус.

– Нет… нет… пожалуйста, я и так отдала вам свою девственность.

– Это твои проблемы.

– Но…

– С кем ты еще трахаешься?

– Что?

– С кем?

– Я… нет… никогда больше ни с кем, кроме того раза с вами.

– В этом доме все принадлежит мне, от вещей до работников. Ты – моя собственность и будешь делать то, что тебе прикажет хозяин.

Низкий голос, он пробирает до костей, до предсмертных судорог, до могильного холода.

Это приговор.

Мой приговор.

Вот к чему садовник нашел мертвого зверька, а роза – знак прощанья.

– Соси.

– Я не буду.

– Ты будешь делать ВСЕ, что я тебе скажу!

Ухватив за голову, тянет на себя, даю отпор, но ему ничего не стоит свернуть мне шею одним движением. Но он больно хватает за голову, другой рукой разжимает мои челюсти, толстый член заполняет рот, проникая сразу до самой гортани, давлюсь, слезы моментально брызжут из глаз.

Жалкие попытки сопротивления гасятся, он трахает мою голову, вновь повернув под нужным углом, яйца бьются о подбородок, по которому стекает слюна. Так продолжается несколько долгих минут, стараюсь думать о чем-то другом, отрешиться от происходящего, смотреть на все со стороны, потому что это чистое насилие и унижение.

Он чудовище.

Монстр.

В нем нет ничего святого, лишь грязь. Черная, вязкая, липкая, тошнотворная грязь.

Но вот все разом заканчивается, он не кончил, член так и дрожит перед моими глазами, а его ладонь накрывает раскрытое лоно. В меня резко проникают два пальца, другой рукой он удерживает меня шею, я сразу хватаюсь за нее, пытаюсь сдвинуть бедра, но мне не позволяют.

Он нанизывает меня как рыбу на крючок, сам при этом заглядывая в глаза, часто дышит, делает во мне быстрые поступательные движения, сношая пальцами.

Не понимаю, в какой момент боль сменяется жаром, зарождающимся внизу живота. Меня накрывает этой волной резко, неизбежно, необратимо. Кричу в голос, тело вибрирует, пальцы мужчины все еще во мне, они толкают в бездну. Оргазм, это точно он, яркий, дикий, невероятный, его ни с чем не спутаешь, хоть у меня его никогда и не было.

Мышцы влагалища сокращаются, я выгибаю спину, распадаюсь на части в руках своего монстра, какая-то жидкость вырывается из меня наружу. А Хасанов, резко убрав пальцы, быстро натирает раскрытое, восполненное, припухшее лоно и клитор, продлевая мою агонию. Заставляя вновь сокращаться мышцы и терять крупицы разума.

– Сука ебаная, не могу больше.

Меня все еще потряхивает от оргазма, которого я не должна была испытывать рядом с чудовищем. Все как в тумане, падаю на спину, но тут же вою от боли, разрывающей меня на части. Он вошел резко, глубоко, впившись в бедра руками, начал натягивать, насаживать на свой член.