Хозяин болота

Он хотел оставить её, когда Ива вошла во двор, но вновь помедлил. На болотах холодно, на болотах пиявки сосут стылую кровь, а утопницы поют тоскливые песни. А здесь свет от окна и запах свежего печева. Он посидит у дома невесты самую малость, а потом уйдёт. Просто чтобы убедиться, что легла спать.

Но вместо того, чтобы отправиться в опочивальню, Ива вновь вышла во двор. А там…

Зубы Хозяина болота отчётливо скрипнули в тишине. Ибо во дворе девушку поджидал проклятый кузнец. И она без страха пошла к нему, о чём-то перемолвилась и… поцеловала?

Далеко, не слышно. Милуются, шепчутся о несбыточном будущем или дают друг другу обещания? Не разобрать. Зато как одно тело прильнуло к другому и в темноте видно.

Тогда-то Аир поверил в россказни, которые из уст в уста передают друг другу деревенские: у Хозяина болота нет души. Одна чёрная лужа в груди.

Кузнец перелез через забор и медленно побрёл к околице. А Хозяин болота — за ним.

Долго шли они вдоль кромки леса — по самой границе владений нечисти и царства людского. В прежние времена Хозяин болота уже здесь растерял бы всю свою силу, но теперь у него была невеста из деревни. Та, что протоптала ему тропку в Клюквинки и отомкнула крепкие запоры. Теперь весь лес принадлежал Господину топей, а пройдёт ещё немного времени, наступит осенняя пора свадеб, и чёрные щупы дотянутся до деревни. И свершится давняя месть.

Пока же… Пока Хозяин выжидал. И следовал за ночным путником до тех пор, пока тот, притомившись, не свернул в чащу на ночлег.

Бран не боялся ни темноты, ни леса. Кого бы бояться молодцу, одним окриком усмиряющему норовистого жеребца?! Он привычно сложил костёр и наломал веток для настила. Холодновато будет, ну да ничего, не простынет. Узнай матушка, она бы ему попеняла, но матушка осталась в Клюквинках, а ему, Брану, дальше идти своей дорогой.

Огонёк робко затрепетал на дровах, из торбы появился добрый кусок сала, хлеб и луковица. И фляжка с медовухой появилась, тоже не лишняя перед важным делом. Но едва кузнец сделал глоток, как из густой темноты меж деревьями соткался силуэт.

Человек не спрашивал дозволения присоединиться. Он просто подошёл и, скрестив босые ноги, сел напротив. И Бран узнал человека.

— Чего надо, чужак?

Улыбка получилась недоброй. С такой обыкновенно предлагают выбрать между кошельком и животом, а не к вечере присоединяются. А хуже улыбки были глаза: они словно-бы светились зелёными пламенами, но не грели, как рыжие всполохи костра, а кололи иглами. Голос, между тем, был ласков. Такой, каким мясник выводит на убой корову.

— Проводить решил.

— Удостовериться, что не вернусь? — неприветливо хмыкнул кузнец. — Не боись. Забирай девку, мне она без надобности.

Верхняя губа чужака дрогнула, точно вот-вот обнажит клыки. Но лицо осталось непроницаемым.

— Присмотреть. Мало ли что. В лесу мно-о-о-ого чего худого может случиться…

Бран опрокинул в глотку чуть ли не половину фляжки. Не стоило бы, конечно, да очень уж хотелось затопить воспоминания о суде под водой.

— Я этот лес сызмальства знаю как двор родной. Ещё получше твоего.

— Это вряд ли, — доброжелательно улыбнулся собеседник.

Он вроде и не делал ничего. Сидел недвижимо, говорил дружелюбно. И оружия при нём не было никакого, а у Брана — дедов меч да нож при поясе. Но смотрел чужак так пристально, что хотелось спрятаться, покуда зелёный огонь не прожёг дыры в голове. И, самое страшное, не собирался уходить.

— Так и станешь сидеть, что ли?

Кузнец швырнул в костёр ещё поленце, искры взвились в чёрное небо, и то сразу проглотило их, словно и не было.

В темноте чужак казался много крупнее, чем в драке на празднике. Бледная кожа светилась неясным лунным светом, а тень позади вздымалась огромным горбом.

Рядом с ним Бран казался замызганным пацаном. Вроде мстил себя соколом против встопорщенного воронёнка, а выходит, что не сокол вовсе, а петух. Да к тому ж, петух без курятника. А этот… ишь! Благородный! И молчание-то его не тяготит, и страха ни малейшего не испытывает перед вооружённым кузнецом. А Бран знай ёрзает, не может удобно устроиться.

— Ты любил её когда-нибудь? — вдруг спросил чужак.

— Кого?

Молчит. Думай сам, дескать. Но и Бран же не дурак — докумекал. Как не докумекать, когда на пришельце надёвана рубаха, вышитая лягушками — знаками рода Ивы.

Выдумал! Вроде какой-никакой мужик, а разговоры ведёт бабские!

Бран пожал плечами.

Где-то рядом хрустнула ветка. Изгнанник аж подскочил: ну как дикий зверь? Чужак же не шелохнулся. Может и зверь, вот только далеко не самый страшный в этом лесу.

Кузнец суетливо откупорил фляжку и допил медовуху. По жилам разлилось живительное тепло вперемешку с молодецкой храбростью. Теперь ни чаща не страшна, ни её обитатели!

— Ты вообще чего к этой девке прилип? Не родич, не жених. Так, перехожий молодец. А тетешкаешься, точно она зазноба тебе!

Чужак не ответил, и Бран, осмелев, продолжил:

— Мало, что ли, девок пригожих? Ива та — тьфу! Тощая, подержаться не за что! И верно мамка говорила: проку с неё в хозяйстве не будет, и чрево наверняка не родящее!