Нет бы тихонько отправиться за Огненные врата! Жила! Уже и до задка сама доковылять не могла — невестка обтирала, и не видела почти ничего. А всё судила да рядила, дескать, не бывать Прине хорошей хозяйкой!
Луг-то хорош: собирал с утра снедь — и в поле. С матерью беседы вёл хорошо если раз в день перед сном. А Прина с ней от рассвета до заката, да всё никак угодить не могла, даже когда нечистоты обмывала…
Однажды свекровь хлестнула Прину по щеке.
— Я, калека, и то лучше сделаю! Дай!
И отняла черепушку, в которую до того опорожнилась. Нетвёрдые руки, ясно, не удержали чашку, содержимое разлилось окрест и на Прину… Кто бы выдержал?!
Женщина закрыла ладонью рот и нос калеки и стала держать.
Долго держала. Много дольше, чем неугомонная старуха брыкалась, и куда дольше, чем нужно было. Однако ж рук
— Туда тебе и дорога! — напутствовала Прина, неверяще таращась на отяжелевшее тело свекрови.
Муж, правду сказать, не слишком и расстроился. Раскупорил бутыль самогона, налил чашку Прине и через три дня, как полагается, вернул мать в землю.
Видно, боги не осудили Прину за грех. Потому что к концу той осени она понесла.
И счастливый же то был год! Вечно равнодушный муж стал вдруг возвращаться с работ пораньше, а раз принёс с собою букетик полевых цветов и сладкий леденец с ярмарки!
«Теперь-то всё иначе будет!» — мечтала Прина. — «Теперь-то заживём!»
Но роды пошли тяжело. Сначала младенец никак не желал покидать утробу. Ажно месяц лишний пересидел! Потом роженица мучалась болями несколько дней, а повитуха, как назло, никак не могла добраться в Клюквинки из-за зарядивших ливней, разъевших дороги.
— Дитё! Дитё убереги! — умоляла Прина мужа. Тот же, не зная, чем помочь, только носился по избе и рвал на себе волосы.
Когда добралась повитуха, дома у Прины успели по одной, по две, перебывать все бабы деревни. Уж и серебряной водицей в лоно плескали, и на живот давили, и дубовый коловорот прикладывали… Даже поили кровью беременной коровы — страшное средство, к которому прибегнет разве самая отчаянная баба! Ничто могло заставить младенца явиться в мир!
Но наконец, шумно распахнув дверь, в избу ввалилась дородная тётка — повитуха. Она тут же выгнала всех непричастных, а Луга выставила охранять вход, осмотрела роженицу и деловито сообщила:
— Железом надобно.
Прина едва не родила со страху. Железом! Вырезать дитё прямо у матери из чрева! Да это же верная погибель! Она намертво вцепилась в толстую руку.
— Меня режь! Меня! Дитё сбереги!
Повитуха только плечами пожала. Дитё или роженица — на то воля богов. Её дело малое.
Пережитой муки Прина никогда ни до, ни после не могла бы себе вообразить. Рассудком она не тронулась потому лишь, что в себя приходила лишь раз или два, а потом снова ныряла в бездну отчаяния. Но жаркая баня и светцы, от которых слезятся глаза, ещё многажды являлись ей в кошмарах.
В первый и в последний раз в жизни Прине повезло. Выжили оба: и мать и дитё.
И немудрено, что сама роженица никак не могла вытолкать малыша на свет! Мальчик, названный Браном, мог бы разворотить ей всё нутро, таким крупным оказался!
Женщина поплатилась чревом. Замкнув кровь, повитуха строго-настрого наказала новое дитё заводить.
— А и не выносишь, — пояснила она. — Нутро усохло. Родишь разве что мёртвого. — А на всякий случай, дала тайное средство. — Пить станешь в каждое новолуние, да чтоб не пропускала! Вар не допустит семя в лоно.
Но, рассматривая жиденькие покамест льняные кудряшки, пухлые кулачки и кривоватые ножки сына, Прина ни разу не пожалела о жертве. Всё бы отдала, чтобы дать ему жизнь!
Это и многое другое вспоминала Прина, бродя по лесу и жалуясь неведомо кому на тяжкую долю. Соседки болтали, что из-за зарядивших не по сезону дождей, в чаще видимо-невидимо маслят и подосиновиков. Видно, врали: дно корзинки едва спряталось, да и то не под аккуратными рыжими шляпками, а под россыпью ломких перепачканных опят, которые и на стол-то подать стыдно. Увидит кто в деревне с такой добычей, — засмеют!
Да… Пока Бран в Клюквинках жил, никто не решался над нею потешаться! Мало того, что хороший кузнец (то всем известно!) на короткой ноге с нечистой силой, так Бран ещё и собственной богатырской силушкой не обделён! Не проклянёт, так зуб выбьет — тоже хорошо.
Уж и привычные грибные места Прина обошла, и в тайные, ей одной ведомые, заглянула — нет добычи! Пришлось потихоньку сдвигаться к опушке, покуда на болото не попала…
И только меж деревьев забрезжила полянка, — на! Один к одному, ровнёшенькие крепенькие боровички! Прина ажно сделала отвращающий знак — провела пятернёй по глазам, снимая напущенную нечистью пелену. Но нет! Грибочки оказались самыми настоящими, а вовсе не мороком!
Прина присела на корточки, кряхтя для порядка, и аккуратно срезала первый. Не вставая, потянулась за вторым, третьим и на четвереньках добралась к четвёртому.
— Надобно полянку приметить, — бормотала женщина, высматривая лешачье мясо. Местечко-то хожее, вон, костром пахнет! Как так вышло, что никто ещё не обобрал добрый урожай?