Ива повернулась к жениху.
— Я твоя, любимый.
Три лёгких поцелуя пощекотали её щёки.
На втором круге плечи словно камнями придавило, перед глазами пошли круги, болото, воздух, деревья, сила нечистая — всё сливалось в вязкую трясину.
Немного осталось…
— Станешь ли моею, суженая?
Ещё можно отказаться. Ещё можно…
— Я твоя, любимый.
И поцелуй на челе. Холодный, скупой.
Третий раз Ива будто не по мху шла, а по углям раскалённым. Не держи её милый, упала бы, но и тогда не смогла бы отступиться от обещанного — ползла бы.
— Станешь ли моею, суженая? — Аир подался к ней, сжал плечи, сделал больно, точно надеялся пробудить невесту и спросил ещё раз. А в зелёных глазах полыхал огонь. Надежда? Предостережение? — Ты станешь моей?
Зелёные пламена манили болотными огнями. Тусклый свет во мраке, последняя надежда. Ива потянулась к этим огням и в третий раз согласилась:
— Я твоя, любимый.
Был ли поцелуй? Уста обдало горечью, обожгло кипятком. И прорвалось! Лопнули нарывы трясины, брызнула из них чёрная вода. Хозяин болота и сам почернел, приняв облик чудища, которого Ива впервые встретила в запретной чаще. Но теперь-то она точно знала, то лишь облик, он обманчив.
Прошла и боль. Заняла её место лёгкость, спокойствие, пустота… Стала девица мавкой, вошла в род нечистой силы. И тем самым отворила Хозяину болота все пути в деревню, отомкнула крепкие засовы, что годами ставила слепая ведьма.
— Я твоя! Твоя, милый! Не брошу, не обману, не оставлю!
Страшен был болотный монстр! Но когда за любимого замуж идёшь, все страхи по плечу!
Ива прильнула к его губам. Она пила его горечь, делила надвое. Теперь всё у них будет одно на двоих! И боль, и обида, и тайны…
Такого шального счастья не чуял прежде Хозяин болота! Всё сделано, всё! Месть свершится, а любимая останется с ним рядом. Потому что некуда больше будет деться зеленоволосой мавке, Хозяйке болота.
Он с усилием оторвался от уст любимой и поднял вверх руки.
— Отзовись!
Болото ответило глухим гулом.
— Покорись!
Болото заворчало.
— Поднимись и сверши то, что давно следовало!
Болото разверзлось. Из ран его выполз зелёный липкий туман. Он, словно верный пёс, прильнул к коленям Хозяина и, повинуясь жесту, вытянулся в сторону деревни.
Ива вспрыгнула на кочку, избегая прикосновений дымки, но от неё не укрылось, как та, едва задев любопытного жабёнка, погрузила его в сон. И не в тот сон, от которого пробуждаешься, а тот, после которого выходишь к Огненным вратам.
— Что ты делаешь? — прошептала девица.
— То, что давно имею право сделать.
— Ты… ты ведь не хочешь убить кого-то?
— Кого-то? — ехидно изломил бровь супруг.
— Ты не хочешь убить всех в деревне?
Ива задыхалась от страха. Что же натворила глупая девка?! Чаяла одного человека выручить, а под беду подвела всех, кого когда-либо знала и любила!
— Хочу? — удивился Хозяин болота. — Нет, я не
Глава 22. Хочешь крови?
Отчего туман вдруг накрыл деревню, не ведал никто. Видели только, как лес потонул в зеленоватой дымке, как она шмыгнула через поле, как скользнула через дорогу, точно живая, и как заклубилась у ворот. Будто сомневалась, входить ли.
Вошла. И пошла потеха!
Первым неладное заметил Креп, бегающий по соседям в поисках дочери. Следовавший за ним молодой пёс вдруг поджал хвост и жалобно заскулил, а потом вцепился зубами в штанину и потянул прочь. Ему, несмышлёному, неведомо было, что туман вовсе не живой и бояться нечего. Зато, как и всякий зверь, он чуял зловещую силу явившуюся с непогодью.
Креп замахнулся на щенка и хотел уж пойти дальше один. Боги уберегли! Чья-то затерявшася курица выскочила на дорогу. Поглядела на туман одним глазом, вторым, вопросительно квокнула… Когда же дымка накрыла её, несушка захлопала крыльями, силясь, но не умея улететь, и вдруг… уронила головку и упала.
— Убереги Род! — пробормотал Креп и, закрыв рот и нос рукавом, бросился домой — конопатить щели, покуда не поздно.
Туман заползал во дворы, избы и сараи. Губил живность, какая попадалась. Стоило коснуться деревянной стены, как на той споро расцветала плесень. И только огня туман боялся. Углядел это зоркий мальчишка, младший сын старосты. Он заметил как, прокладывая себе путь мимо кузницы, туман шарахнулся от тепла. Вот свезло-то, что Луг взялся дневать и ночевать там, осваивая ремесло покойного сына! Он и спать-то не ложился, оттого меха раздували тепло ещё до рассвета!
Мальчишка смекнул, что к чему, и поспешил разнести весть по Клюквинкам:
— Топите печи! Разводите огонь! Староста приказал!
Повелений Нора клюквинчане привыкли слушаться беспрекословно, так что никто и не подумал поймать сорванца за ухо и расспросить. Все бросились исполнять. Это и спасло.
Тяжелее всего пришлось тоже Крепу. Жена рвалась вон из избы разыскивать Иву, а он, сам с трудом сдерживаясь, хватал её поперёк пояса и усаживал обратно на скамью.
— Не дура она! Догадается схорониться! Не спеши себя губить!