Хозяин корабля

Каким загадочным чувством ощутил он в Лопесе избранника и счастливого соперника? Этого метод Тэна не позволяет узнать. Он, вне всякого сомнения, в течение длительного времени ненавидел испанца просто потому, что тот был красив, раскован и любим девушками. Его зависть достигла предела, когда он догадался о тайном влечении русской. Сильные страсти способны довести дикарей до того состояния, когда они превращаются в изысканных психологов и, более того, сделать их интуицию такой, что более нежные люди могли бы им позавидовать. Точно так же жажда и голод оттачивают обоняние собак и тигров. Влюблённый Томми Хогсхед мог бы встать в один ряд с Бенжаменом Констаном, Стендалем и Полем Бурже. Наконец, его ненависть усиливалась вершимым бодрой рукой Хопкинса публичным перевоспитанием, от которого Лопес был избавлен произволом Ван ден Брукса. Он гневался не на хозяина корабля, ибо его грубой душе чуждо было правосудие и ведома лишь сила: Ван ден Брукс был хозяином корабля и своего рода Богом; избитый негр целовал его сандалии. А что же Лопес? Лопес был лишь матросом, как и он; он не страдал от розог; он не падал на паркет под ироническим взглядом белой женщины. Когда он думал об этом, его душила безумная ярость. Захваченный этой твёрдой мыслью, он следил за малейшим жестом, за каждым шагом участников этой опасной игры; так он уловил быстрый поклон Лопеса, когда тот всего лишь поднял орхидею, выпавшую из рук Марии.

Этот день должен был быть отмечен в гороскопе испанца неудачным расположением звёзд.

Думаю, ни одна цыганка, будь она молодая или старая, морщинистая как старое яблоко или гладкая как апельсин, с золотыми кольцами в ушах, располагающаяся рядом с повесами в дырявых штанах, обладателями гитар или аккордеонов, думаю, ни одна предсказательница путей не раскрыла бы знаки, предначертанные на его рождении, а именно соединившиеся зловещим образом Сатурн, Марс и Венеру. В противном случае они были бы раскрыты наиболее осторожно.

Испанец был очарован Марией, неосторожность которой в подобных играх не знала границ, и которая, если речь шла о человеке с его ногами, будь то принц или грузчик, могла одолеть огонь, пламя и даже насмешки, испанец верил, что час пастуха настал и пастух — это он, и мне представляется не сентиментальный пастушок вроде Тирция, Коридона или «Pastor fido», но истинный андалусский козопас, с горячей кровью, быстрой рукой и дерзкими губами. Однако для свидания было выбрано неподходящее место, и появление Ван ден Брукса прервало веселье, в котором испанец был господином, а Мария Ерикова — покорной служанкой.

Лопес удалился, испугавшись хозяина корабля, однако, пока он оставался один и нюхал в темноте свои руки, вдыхая запах кипрской драки, янтаря и сандалового дерева, дерзкий и холодный негодяй, вероломный шутник и уверенный в своих силах авантюрист исчезли: остался лишь бедный дурак.

В первую очередь догнать свою добычу, снова почувствовать меж рук тёплый и ароматный груз этого тела, а на губах — импульс губ противоположных, сломить очарование жестокими ласками, лишить чувств прекрасную гордость дамы зверскими объятьями и с шутливой яростью карманника стянуть с неё шёлковые чулки и льняную сорочку. Образ голой, задыхающейся и униженной Марии предстал пред ним. Безуспешно силясь его постичь, он тихо кусал кулаки.

Ночь подходит к концу. Над морем рассветает. Вода особенно темна, но небо бледнеет у горизонта.

Появляется Лопес. Он держит в руке волочащийся за ним трос длиной в несколько метров. Он направляется в сторону фальшборта и наклоняется, чтобы определить точное расположение того самого полуоткрытого иллюминатора, сквозь который проскальзывает свет лампы. Этот светящийся круг поглощает всё его внимание. Он глубоко дышит, как собака, напавшая на след, после чего привязывает трос к медным перилам. Вот он переступает через фальшборт. Теперь он позволяет себе скользнуть вдоль верёвки. Его ноги качаются в воздухе: он почти на уровне иллюминатора… Борт качается как висельник…

Мария спала. Она, как обычно, оставила окно каюты полуоткрытым, чтобы ночной бриз ласкал её заброшенные лицо и руки.

Слышала ли она во сне, как глухо щипали гитары, как щёлкали пальцы танцоров, как хором гремела хабанера? Не знаю…

…Ужасный крик прорвался сквозь тишину. Мария подскочила, схватившись за шею. Но тишина сомкнулась над криком, как вода смыкается над утопленником.

Дрожь пробежала по телу Марии.

«Это морская птица», — подумала она.

Но в окрестностях нет чаек — ни больших, ни маленьких. В волнах корабля, идущего своим путём, есть лишь рука, сжатая под звёздами, рот, полный смерти.

На палубе, молча и усмехаясь всей своей слоновой кости, рядом с перерезанным тросом, стоит Томми Хогсхед. Первый луч зари касается лезвия ножа, которое, выходя из тёмной рукояти, сверкает, словно серебряный яд.

Глава XVII. Крик вперёдсмотрящего