Хозяин корабля

Потом мы две недели шли под парусом. Мой экипаж — он включал в себя кое-кого из тех, кто сейчас здесь — был изведён истощением. Цинга подточила большинство из нас. Мы вздыхали о свежести пресной воды, о пляжах с белым песком и тенью от кокосовых пальм, о тенистых берегах рек. Но ничего этого не было. Порой благоуханные порывы ветра порождали в нас надежду на близость плодородной земли. Увы, они приносили лишь разочарование.

Однажды утром, когда солнце поднялось, я проводил привычную проверку и направился к вахтенному, чтобы посмотреть, не спит ли подлец, но в этот момент шок повалил меня с ног. Тогда же я услышал шум спереди. Я поспешно поднялся. Лоцман делал мне знаки. Я подбежал. Что же увидел я перед кораблём? Всё море красно от крови. Да, от крови, от больших пятен красной пены на тихой воде, румянившейся ещё и огнём вдохновенного рассвета.

Я увидел в этом предзнаменование и ничуть не обманулся, поскольку вечером, под сумеречным шаром солнца, мы обнаружили курящуюся и девственную землю моего острова.

Ремонтируя свой шлюп «Свэллоу», я обнаружил то, что могло объяснить причину этого чуда, которое древние записали бы в свои летописи. Спереди, на глубине семи футов под водой, был воткнут рог, по очертаниям и толщине напоминавший слоновий зуб. Вне всякого сомнения, об обшивку ударился морской гад. Но даже самые простые факты порой обнаруживают оккультную силу Судьбы.

— И вы абсолютно уверены, — настаивал профессор, — что другие европейцы не ступали на эту землю?

— Уверен, — сказал Ван ден Брукс, — по крайней мере, касательно известных мореплавателей. В любом случае, мой остров не отмечен ни на одной карте.

— Это приятная новость для Общества и географии! — взбодрился Трамье.

В этот момент раздался удар в гонг, и обеденный зал объединил пассажиров вокруг Ван ден Брукса.

— В последний раз перед остановкой мы едим, — сказал последний, — мы высадимся раньше, чем опустится ночь.

В честь Новой Земли потекло шампанское, и Мария Ерикова выпила много бокалов, закусив смесью жареного миндаля с грубой солью.

Судьба Лопеса тоже интриговала её, даже мучила. Бессознательно она обрекла красивого и несчастного матроса на судьбу Буридана и теперь боялась, что её пожелание могло внезапно сбыться. Двусмысленные слова Ван ден Брукса вызвали смятение в её душе. Однако она не осмеливалась спрашивать об этом кого-либо.

Обед завершился, она удалилась под предлогом застёгивания сумок и отправилась к каюте капитана Галифакса. Она постучала.

— Войдите, — сказал хриплый голос.

Увидев русскую, Одноглазый Галифакс вскочил с кровати, где лежал в одной рубашке и вытряхивал на ладонь пепел из остывшей трубки. Он промямлил извинения и, казалось, смутился, удивившись такой нелепой фамильярности со стороны пассажирки, особенной пассажирки.

— Не извиняйтесь, — сказала русская. — Вы у себя, оставайтесь в удобстве.

В каюте пахло рассолом и табаком. Галифакс, будучи вообще-то очень чистоплотным человеком, любил лишь эти грубые ароматы.

— Чем могу быть полезен, мадам?

— Обычной справкой. Если хотите, на борту ходят слухи. Вот. Говорят, этой ночью произошёл несчастный случай. Г-н Ван ден Брукс не много говорил о том, как всё случилось, и я встревожилась, встревожилась… Я даже не знаю, кто жертва. Но мысль о том, что кто-то на борту страдает, для меня невыносима. Я так хотела бы сделать что-то. Забота женщины может быть ценной. Может быть, нужна денежная поддержка?…

Галифакс, поглаживая у ноздрей трубку, слушал, не говоря ни слова. Не могу сказать, что он улыбнулся, потому что Одноглазый улыбался всего два раза в жизни: в день, когда он похоронил свою жену, и в день, когда Ван ден Брукс поручил ему командование яхтой. Он, кстати, и плакал за свою долгую карьеру всего один раз, в день своего крещения.

— Не будьте загадочным как г-н Ван ден Брукс, говорите, капитан. Я хочу облегчить участь этого несчастного…

— Если тот несчастный, о котором вы, мадам, говорите, действительно страдает, то, несмотря на все ваши благие намерения, вы не сможете помочь его горю. Я уверен, что он, мягко говоря, сейчас на пути к дьяволу, который будет жарить его на вилах.

И Галифакс, суеверный негодяй, начертил расплывчатый крест.

Русская попыталась подражать его ортодоксальной манере, перекрестившись большим пальцем.

— Мёртвый, — прошептала она. — Как его звали?

— Лопес, мадам, человек, который пел.

— И как же случилось это несчастье?