Хозяин Марасы

Лера! – Игнат поднялся с пола и, подойдя к столу, нагло разлёгся на нём. Перед Лерой вместо картона и тюбиков с краской оказалось обтянутый тельняшкой живот. Голова призрака исчезала в книжном стеллаже, а ноги в одёжном шкафу. – Всё, хватит.

Ещё восемь образцов! – взвыла она, замирая над его телом с кисточкой. Красная капля сорвалась с кончика и упала, исчезнув в недрах бесплотного тела. – Ну вот, теперь там пятно, и придётся начинать заново…

Слушай, ma cherie, – раздавшийся из стеллажа голос был сердит и сух. – Да, я не могу тебе ничем помочь, а молчаливое невмешательство это единственное, на что я способен. Но оторвать тебя от суходрочки с красками, превращающейся в кровавый кошмар, и отправить жрать я могу. Ты с пяти утра на ногах и почти ничего не ела весь день, а уже девять вечера. Ты так сдохнешь, Лера.

Впереди ещё Новый год, и если я не куплю подарки, то это вызовет подозрения, за визу требуют адские деньги, да ещё ботинки нужно покупать новые, потому что старые уже отказываются чинить. Бабушкину квартиру затопили соседи сверху и теперь в ней нужно менять всю проводку и стояки. Я зарабатываю меньше, чем приходится тратить. Игнат, ну как ты не понимаешь?!

Понимаю, – он легко извернулся и по-турецки уселся на столешнице. Грязный сапог лежал прямо на сохнущем картоне с образцами, и будь он реален и вещественен, то номера с двадцать пятого по тридцать второй были бы безнадёжно испорчены. – Прекрасно понимаю. Я и в царскую армию записался для того, чтобы не платить долги, хоть и было это против моих убеждений. Тогда ведь по закону на время службы солдат освобождался от уплат долгов, зато получал хоть небольшое, но довольствие. А у нас не было ничего, понимаешь? Ничегошеньки! Хозяйство старшему брату отошло, а тот по кабакам всё спускать начал. У матери ноги отнялись, сноха с двумя детьми крутилась, а моя жена с животом ходила. И что делать? Того, что я сам зарабатывал, только на еду-то и хватало, а ведь ещё и долги платить надо было. Так что можно сказать, что я сбежал… – Игнат сморщился так, будто учуял мерзопакостный запах. – Мог бы больше получать, да для этого знания нужны были, учёность какая-никакая, образование, а я читал с трудом, да писать вообще разучился. У меня ведь образования всего-то и было, что земская школа117, где за три года научили читать и писать. Если бы наш учитель так древнюю историю не любил, совсем «тёмным» жил бы. Беспросветное тогда было время, понимаешь? – призрак, погрузившись в воспоминания, сам не заметил, как начал говорить об ином. О том, о чём всегда молчал, как бы Лера ни пыталась его расспросить. – А вокруг такая херня творилась… Ещё про первую революцию не забыли, а тут уже вторая на подходе. Ощущалась она в воздухе, понимаешь? Разговоры разные, кружки тайные, собрания… Был один мужик, из ранее сидевших, что мне идеи свои задвигал, да читал вслух разное запрещённое, пока я на него горбатился. Я его жандармам не сдавал. Платил он хорошо, да и читал правильные вещи, которые очень уж мне нравились. Оно и понятно – когда в кармане пусто, а за спиной полон дом народа и пустые закрома, начнёшь задумывать о том, что деньги зло, а Кропоткин118 прав. Тем более, что и правильный он мужик был, этот князь. Да ещё и свой, сибирский, – он тихонько захихикал. – Ладно, не об этом я хотел сказать. Я, вроде бы, про вред трудоголизма говорил. Я хорошо помню, как сам надорвался и слёг. Осень холодная была, армяк драный, а карман пустой. Жена уже готова была попа домой звать, чтоб грехи отпустил.

Ты никогда не рассказывал об этом, – Лера почувствовала себя неловко. Ей было и радостно от того, что Игнат наконец-то хоть что-то рассказал о своём прошлом, и одновременно с этим было стыдно слышать о его жене. Женская глупость – слышала не то, что он говорил, а то, что хотела слышать. И ведь чудился в этих словах совсем иной смысл, не забота, не попытка образумить дурёху, доведшую себя до синяков под глазами и головных болей, а намёк на то, что была у него уже жена, и дети были, и внуки, и сердце, значит, было уже отдано другим. Всё, сказанное Таней, исчезало в сомнениях и опасениях.

Потому что не было в моей жизни ничего, что хотелось бы вспомнить, – буркнул призрак и отвернулся. В голове Леры издёвкой зазвучал голосок некстати вспомнившейся Тани, говорящий про мертвецов и Испанию, только слышалось теперь ещё и продолжение, еле-еле найденное Лерой благодаря интернет-кафе и нескольким часам поисков. Всякая ерунда в сети была, а хорошие вещи – почти нет. Лишь на одном-единственном сайте, посвящённом культуре Испании, Лера нашла краткую выжимку из лекции Федерико Гарсиа Лорки, где и звучала фраза таинственной рыжей пророчицы. «Мертвец в Испании остаётся более живым, чем где бы то ни было в мире Его профиль ранит, как лезвие бритвы». Глядя на лицо призрака, чувствуя, как стискивает сердце, она действительно ощущала тонкую, режущую тоску.