Потому что мне нравится этот остров… Даже не так, нет. Я люблю Марасу! Заросли, Ядовитый Сад, вырванные из разных частей света деревья и травы, тишину и ветер на холмах и шум волн на покрытом янтарными осколками галечном берегу. Люблю! И я не хочу покидать это остров! Может, Дэй зря обнадёжил меня, может за то, что я сотворила меня и ждут двенадцать лет тюрьмы, но я не жалею. Ни капли. Потому что здесь мне ясно и понятно всё, что раньше заставляло испытывать панику и ужас – будущее, идиотские вопросы самоопределения… Тут нет этого, синьор Лино! И я, несмотря на мою семейку, на Регину и Этьена, счастлива! И я хочу быть счастливой, – Марта отвечала с лёгкой полуулыбкой, всё больше и больше распаляясь, выворачивая перед итальянцем свою душу так, что не оставалось ни одного потаённого уголка. Стоя под дождём, грязная, мокрая, в почти стёртых водой следах чужой крови, она словно исповедовалась, и вместо тесной будки, решётки и равнодушного священника у неё были кроны апельсиновых деревьев, штормовое небо и хозяин острова Мараса.
Хочешь остаться здесь?
Конечно! – горячо воскликнула она. – Конечно!
И кем ты хочешь быть здесь? – с тихим смешком спросил Лино.
Кухарка меня вполне устроит! – широко улыбнулась она. – Вполне.
Не пойдёт, – мужчина сунул руки в карманы, покачнулся на мысках и с удовольствием посмотрел на ошарашенное, полное ужаса лицо Марты.
По…по…
Здесь, на Марасе, может жить лишь моя семья. И это не пустая прихоть – земля Марасы не будет долго терпеть чужаков. И как бы ты не нравилась мне, bella ragazza, это я не смогу изменить, – он пожал плечами, выдавая не особо грустную улыбку. – Как-то так!
Тогда почему Дэй мне сказал, – она нахмурилась, – что я смогу… Лино, ответьте! – Марта вдруг шагнула вперёд и, едва не скользя по размокшей земле, схватила его за руку. – Ответьте!
Я уже дал ответ, ещё до вопроса. Только моя семья, mia Марта!
Да уж! Тут начнёшь жалеть о том, что отцовство Здислава Ожешко неоспоримо. Лучше бы
Ты сказала. Ты сама сказала! – В тёмно-синих, различимых даже в темноте глазах, сквозили лукавство и весёлость удачливого заговорщика, чья новая хитрость вполне успешно удалась. Кажется, Лино услышал не только сказанные вслух слова.
То есть, вы… – она задохнулась от дурацкой надежды, переполнившей её. – И вы сами согласны?!
А ты как думаешь? – Лино хмыкнул. – Но человека с двумя семьями ведь не бывает, да, Марта? – проникновенно спросил он, и ей вновь почудились острые зубы за оскалившимся в улыбке ртом.
Да, – она медленно кивнула, понимая, что он хочет от неё. – И я должна… – Марта зажмурилась, закусывая губу. Дождь стекал по её лицу, она чувствовала солёные капли на языке. Да, это был дождь, именно он. И круги, сияющие и яркие, это от молний, а не от того, что она крепко зажмурилась!
Откажись, – тихо выдохнул Лино. – Откажись от них, отвернись. Скажи это, произнеси! Выверни себя наизнанку режущими словами, своим отречением.
Он медленно подходил к Марте и благо, что сейчас она не видела Лоренцо! Краска моментально схлынула с его лица, и он был бледнее, чем когда Дэй вытащил его из-под завала. Белая, выполосканная кожа и лихорадочный блеск чёрных, вмиг забывших о синеве, глаз. Он смотрел на неё так, как наркоманы смотрят на дозу, как смертельно больные – на горсть таблеток, что сулит избавление от страданий.
Rinunciate la tua vecchia famiglia, mia cara! Diventa il mio sangue, per sempre, per sempre, per sempre!164
– горячий, чуть сбивчивый шёпот лился в уши застывшей Марте, и словно змеи вторгались в её разум, оплетали его, манили напоминанием чудесного утра, дома в скале и окон с чужими морями. И грот с опаловым оком в куполе свода, и собственный голос «Марта распахнула глаза и рухнула в бездонную, нервную черноту взгляда Лино.
Я сделаю так, как ты хочешь, оте…