Хозяин Марасы

Тварь! – зарычала Сандра и, вскочив, ринулась за сестрой. Она не стала подниматься, тратя время на беготню. Женщина оперлась рукой о ступеньку, вывернулась разъярённой кошкой и, ухватив Марту за покрытую грязными пятнами ногу, рванула её на себя. Без звука, даже не пискнув, та упала лицом вниз, прямо на ступеньки. Раздался влажно-чавкающий неприятный звук, с каким иногда крупные собаки лакают воду, и по светлому дереву весело побежали ручейки багряно-тёмной крови. Слишком быстро, слишком много, слишком ярко, как бывает лишь в кино или кошмарном сне. Словно месяц март пришёл в Гессен, где когда-то отдыхала на каникулах семья Здислава Ожешко. Пригород Висбадена, две хохочущие девочки в голубых тёплых пальто и яркое солнце, только-только очнувшееся от зимы. Тогда, давным-давно, было тепло и ручейки талой воды текли по брусчатке, огибая снежные островки. Здесь, в Тирренском море, после изнуряющего жаркого дня, в гостевом белом доме было холодно и пахло подвальной сыростью. И капала, стекая по ступеням, кровь Марты Риккерт, словно из бочки с прошлогодним вином…

Сандра! – Анна вскочила и бросилась к дочери. Руки тряслись, ей было тяжело дышать и сердце заходилось сумасшедшим, неистовым стуком! Но стоило ей обнять дочь, сжать её в крепких, даже слишком крепких объятиях, как всё начало успокаиваться. Сандра была в порядке. Живая, здоровая, она стояла с ней рядом. – Милая моя, я так за тебя испугалась! Господи, бог мой! Как твои колени? Ты же могла разбить их!

Анна! – Лидия, задыхаясь от ужаса, начала подниматься из-за карточного стола. – Ваша дочь… она же…!

С Сандрой всё хорошо! – улыбаясь, вытирая нервные слёзы, ответила та. Лидия замерла, неверяще глядя на мать со старшей дочерью, обнимающихся у подножия лестницы. И на изломанное, замершее на верхних ступеньках тело, на продолжающую течь из-под него кровь.

Славно, – выдохнув Венсан и вцепился в бокал с вином, едва не кроша стекло.

Надо наверно… это… – Этьен медленно отложил гитару и, как загипнотизированный, поднялся. – Да, надо прибраться.

Ох, подождёт! – отмахнулась Анна. – Подождёт…

Не уверена, – зазвучавший глухой голос заставил всех вздрогнуть. Сандра с визгом отползла от лестницы и ей вторил звук разбившегося бокала, выпавшего из ставших вдруг бессильными пальцев Венсана. Марта медленно поднималась со ступенек.

Он не любит грязи. Вряд ли его обрадует испачканная лестница, – сидя на предпоследней ступеньке, фрау Риккерт равнодушно смотрела на бывших родственников и тех, кто ими так и не стал. К грязи, оборванности и общему виду ландштрайхера166 добавилось залитое кровью, разбитое лицо. Если левая сторона сохранила привычный вид, то правая была обезображена пустой глазницей и рассечённой скулой, из которой торчала крупная щепка. Склонив голову к левому плечу, Марта спокойно переводила взгляд с очевидца на пособника, с пособника на преступника и обратно. – Придётся тебе отмывать тут всё, Сандра.

Ты… – она с ужасом и ненавистью смотрела на сестру, даже не задумываясь о том, почему та ещё жива, почему не орёт от боли, почему вообще всё так происходит! Её не трогали увечья Марты или, то, что по её вине сестра выбила себе глаз. Нет! Только один вопрос – почему она ещё жива?!

Прошло меньше суток с того момента, как ты пыталась убить меня первый раз. И тоже ведь толкнула… Видно, твоя тяга к высоте вынуждает тебя низвергать всех, кто неугоден. Ты в курсе, что грот под маяком неисправимо пострадал после твоего визита? Как жаль, что он так добр – за то, что вы оба сотворили, я бы вам оторвала головы, – Марта вытянула ноги, упираясь серо-бурыми кроссовками в истёртое дерево, и усмехнулась. – Она себя плохо ведёт, Анна!

П-почему ты… – фрау Ляйтнер попыталась справиться с дыхание и ставшим неповоротливым языком, но вышло это у ней плохо. Она не могла говорить, глядя на то, что было когда-то её дочерью. Давным-давно, потому что необдуманного брака Анна ей так и не простила. И не только потому, что та вышла замуж за неподходящего человека, а ещё из-за того, что та пошла против традиции, опередив старшую сестру! – П-почему… зовёшь по им-мени… – она уцепилась за мелочь, за ерунду, могущую хоть как-то отвлечь от основного ужаса. Марта, несносная, дурная, глупая девчонка, сидела на лестнице с развороченным лицом и… Она даже не шипела от боли, никак не выказывала её! Она смотрела сверху вниз на двух прежде ранее близких ей женщин, и щепка, торчащая из её лица, была более эмоциональна, чем взгляд единственного глаза!