Уходи отсюда! – сдавленный шёпот, донёсшийся со стороны окна, заставил её вздрогнуть. Марта медленно раскрыла глаза, точнее глаз, мельком отмечая, что правое веко не движется, и с настороженным недовольством повернулась к источнику раздражения. На мокром подоконнике, свесив ноги, сидела цыганка. Марта нахмурилась и сделала шаг в её сторону, подхватывая тяжёлый подсвечник с незажженной свечой. В полутьме комнаты вид цыганки был ей особенно противен. Она терпеть не могла попрошаек и бродяг. Немецкая практичность заставляла испытывать брезгливость и недовольство при виде подобных людей. Семья, дом и работа. Служение самому святому. Как могли они бросить всё ради лживой свободы в виде попрошайничества, воровства, торговли наркотиками, бродяжничества и бесконтрольной рождаемости?!
Пошла вон! – прошипела Марта, глядя на цыганку прищуренным глазом. Внутри неё, ворча отголоском грома, начал зарождаться гнев.
Милая, уходи.
Что ты тут делаешь? Как ты вообще попала на этот остров?! – она была готова убить пришелицу на месте. Дрянь, пролезшая на Марасу, требовала, как минимум изгнания! И как только смогла попасть сюда?! Не в лодке ведь гребла по штормовому морю?
Не важно! Послушай, у нас мало времени. Ты должна уйти. Пойдём, пожалуйста. Я выведу тебя отсюда. Это плохое место, мёртвое. Ты ведь заметила, что тут нет ничего живого? Ни животных, ни птиц, даже насекомых нет. Сверчки не поют, мошки не летают… Птиц нет! – цыганка в отчаянии стала заламывать свои руки, увешанные тонкими браслетами. Вспыхнула очередная молния, и Марта с удивлением поняла, что женщина имеет вполне европейские черты лица. Да, она была худа, загорела и остроноса, отчего Марта первоначально и приняла её за цыганку, но кроме вороха тряпок и дурацкой косынки она больше ничего общего с народом рома не имела.
Ты здесь чужая, – внезапно успокоившись, Марта выпрямилась и холодно посмотрела на женщину. – Уходи.
Цыганка или нет, но она не должна была, не имела права быть здесь! Женщина являлась диссонансом, фальшивой нотой, гнилой половицей, протухшим помидором, попавшим в общую миску! И пусть она убеждала Марту, что остров – мёртвое место, но тленом и страхом веяло именно от неё.
Да как же ты не поймёшь!
Я знаю. Чудо не может быть человеком, – Марта покачала головой и отошла от женщины. Ей хотелось вытолкнуть её из окна, хотелось швырнуть в неё чем-то, но внутреннее тайное понимание не давало ей сделать ничего подобного – к «цыганке» нельзя было прикасаться. С ней и заговаривать-то не стоило. – Убирайся отсюда. Тебе здесь не место. Это не твой остров. Я не знаю, что ты такое… Я не знаю, как ты вообще смогла пролезть сюда, видно твой крысиный вид способствует возможности проникать туда, где тебе не рады, но в твоих же интересах уйти.
Но я же…
Ты дура! Ты даже объяснить нормально не можешь, почему так ненавидишь живущих здесь. А твои высокопарные слова – чушь и попытка прикрыть свою личную, полную страха злобу. Ты не понимаешь, и поэтому ненавидишь.