Хозяин Марасы

Неожиданно чайки, уже в четвёртый раз атаковавшие Лоренцо со спины, с сиплым криком упали на землю. Барахтаясь в траве, они издавали хрипящие и истошные звуки. Птицы не кричали – надсадный, полный боли сип исторгался из них вместе с тяжёлыми каплями тёмной крови, пахнущей вином. В ночной темноте, рядом с двумя безжизненными телами, птицы бились в смертельных корчах, постепенно затихая и прекращая бессмысленные попытки улететь. Лино выпрямился, медленно поднял ногу и наступил на ближайшую птицу, давя её подошвой сапога. Слабый треск и мягкое, влажное чавканье, далеко разнеслись по тихому острову. В ночном прохладном воздухе, полном свежести и влаги, этот звук был омерзителен и тошнотворен, и напоминал треск лопнувшего гнилого плода.

Остров слушал так же внимательно, как до этого внимал речи своего хозяина.

Убийца! – резкий, полный ярости крик нисколько не отвлёк Лино от его занятия. Он давил, вминал птичьи останки в землю, спокойно глядя на ворох перьев. Лицо заливала кровь – тёмная, густая – и её не могли смыть даже капли усилившегося дождя, а глаза были спокойными и светлыми. Равнодушными. – Ты убийца!

Не люблю птиц. Животных не терплю. Люди безразличны, – голос Лоренцо звучал тускло и равнодушно. Внимательно посмотрев на останки моевки, он обернулся к источнику крика.

Встрёпанная, злая Марианна стояла метрах в десяти от него. Сжав ладони в кулаки, сотрясаемая гневом, она выглядела карикатурным отражением Лино. Пёстрое, полное озлобленного горя существо – и спокойный как гранитный валун мужчина в белоснежной, заляпанной тёмной кровью льняной рубахе.

Давным-давно Бо, напившись до потери гордыни, сказал мне – «Иногда вина человека заключена в одном его существовании. Этого недостаточно, чтобы его зарезать, но и слишком много для того, чтобы он продолжал жить. Сыны человеческие – только суета; сыны мужей – ложь; если положить их на весы, все они вместе легче пустоты.183А ещё, Старик, когда мы жили во плоти, тогда страсти греховные действовали в членах наших, чтобы приносить плод смерти. И какой сад мы растим теперь. Что делаю теперь я?184»… Я говорю проще – вина должна быть велика и очевидна.

Ты уничтожаешь всё живое, к чему притронешься. Чудовище и урод. Ты ненавидишь птиц, а ведь они есть самое яркое проявление свободы! Ты сажаешь на цепь людей, которыми хочешь обладать и играешь с ними, мороча и обманывая. Ты не должен жить. Ты не можешь существовать!

О, он раньше мог завернуть подобное, мой средний храбрый сын, – продолжил Лино, не слушая крики напавшей на него Марианны. Будто он говорил не с ней, а с пустотой, позволяя цыганке слушать его монолог. – Особенно в начале, когда у мальчишки начался краткий период «утверждения веры в кару небесную за былые грехи», – он снова повёл плечами, разминая спину, и направился к Марианне. – Что бы он, прежний, сказал бы сейчас? Семена греховной страсти – зависти и глупости – посеяла безумная женщина. И хочется мне узнать – как ей пришёлся вкус созревшего плода? И достаточно ли суеты в её существовании, чтобы признать это существование бессмысленным! – Лоренцо возник возле цыганки мгновенно. Шаг – и разделявшие их метры стали ничем. Светло-голубые глаза пытливо уставились в бледно-зелёные, будто выцветшие от пыли, подогреваемые изнутри тлеющим торфом бессильной злобы. – Ты стареешь. Не как Мать-Паучиха, а как человек.

Потому что я и есть человек, в отличие от тебя, Лутто, – она ответила гордо и дерзко, приподнимаясь на мыски, пытаясь стать чуть выше и «нависнуть» над ним.

Нет, потому что ты дура.

Лино коротко и резко ударил Марианну по щеке, отвешивая крепкую пощёчину. Голова цыганской шувани мотнулась и костяные подвески жалобно застучали, ударяясь друг о друга. То ли вскрикнув, то ли коротко взвыв, она ринулась на своего противника, норовя вцепиться пальцами ему в лицо. Словно она была не бессмертной и сильной женщиной, а обычной портовой попрошайкой. Лоренцо не стал перехватывать её руки или бить ещё раз. Он мягко скользнул в сторону, оставляя левую ногу на месте, и Марианна упала, запнувшись о его сапог. Лицом в мокрую траву, прямо под ноги к своему врагу и противнику.

Дёргаясь и ругаясь, женщина пыталась встать, но земля не отпускала её, удерживая за руки. Юбки задрались и тощие ноги в заляпанных джинсах молотили воздух. Марианна зарычала, упираясь подошвами в волглую землю, и раздался тихий треск – гнилые кеды бесславно закончили свою службу, порвавшись едва ли не пополам.