Хозяин Марасы

Я уже ответил сегодня Бо на этот вопрос – у меня есть уважение к вашей жизни и жалость к собственному разуму, которому не все знания полезны. Последнее – более веская причина, чем первая, mio coglione. И уж решать за вас я вовсе не собираюсь. Но я и не собираюсь оставить вас вовсе без своего присмотра, иначе Феличе уйдёт на дно своего разума, ты скроешься на дне океана, а Бо ожидает дно особое – либо монастырь, либо вечная война в составе какого-нибудь наёмнического отряда на краю нашей дрянной Ойкумены, – Лино резко наклонился к сыну и два взгляда – янтарный и синий – схлестнулись. Огонь и лёд. Холодный огонь и жаркий, пылающий лёд. – Не этого я для вас хочу. Вы мои дети, Дэй. Мои дети. Пока вы бездельничаете или просто маетесь дурью, я не вмешиваюсь в вашу жизнь. Но когда вы начинаете кричать и орать, валяясь в дерьме, я имею право, я должен хотя бы посмотреть, почему вы это делаете. И вмешаться, чтобы вы не упали со сломанными ногами, чтобы остались в живых. Только делать это я предпочитаю молча и не явно. Я не Танила – ей вы простите и пинок под зад и «Кантареллу»177 в кофе. И я – не эти вымески и слепые глупцы, которые забыли, что такое «дети» и «семья». Жаль, что бывший отец Марты не приехал сюда. Было бы интересно увидеть индифферентного раба науки, – Лино скривился и выпрямился рывком, будто что-то отдёрнуло его назад. Он отошёл к телу Анны и небрежно коснулся мыском сапога её руки. – Мать является примером для дочери. Она учитель и поводырь. Как можно исковеркать свой долг до такой степени, чтобы, глядя на неё, дочери делали всё неправильно? И как можно не любить своего ребёнка, который даже не упал, а лишь оступился? Или потакать второй, не видя, что она падает ниже тротуара, в колею полную грязи и мусора? А вот эти – добропорядочные и милые люди, стоящие в стороне и занявшие самую лучшую позицию, – Мужчина зло усмехнулся и присел на корточки рядом с Лидией. Он провёл рукой по её лицу, задержал кончики пальцев на шее, а затем вдруг резко оттолкнул голову в сторону, отчего та мотнулась с хрустом и стуком. – Невмешательство! Они видели, женщину из какой семьи берёт их сын. Видели и слышали, и молчали, считая, что раз он так захотел, то пусть так и будет. Слепота есть порок ничуть не худший, чем лицемерие, жадность и равнодушие. Они получили все то, что хотели и сделали так, как желали! И тот, кто хотел стрельбы и решительных действий получил их в свой адрес. И та, что никуда не влезала, получила смерть труса и предателя.

Кстати, про трусов. Хорошо, что ты напомнил, – Дэй легко вскочил с дивана, подпрыгнул на месте, разминая ноги, а затем распался ворохом ярких искр. Часть тут же погасла, а другая неспешно закружила по тёмной, страшной комнате. – А ты знаешь, Старик, что оборванка пробралась на остров?

И ты впустил её? – Лино встряхнул ладони в воздухе, смахивая с них ощущения чужой кожи, и поднялся. – И даже позволил считать, что она сделала это незаметно? Как это мило, сын мой! Да воздастся благословением добродетель по отношению к недостойному, – он воздел руки вверх, изображая пастора во время проповеди. – Благословен будь, сын мой! Слава тебе и твоему сердцу. И пинок под зад за попытки интриговать за моей спиной, – уже нормальным голосом и с довольной усмешкой добавил Лино.

Мне было интересно посмотреть на цыганку. Всё же твоего поля обсевок… – Дэй даже не пытался скрыть ехидство. Его голос вынуждал искры виться затейливо и прихотливо, подчиняясь настроению. – К тому же было так забавно наблюдать за ней. Оборванка играла роль дьявола при Христе – искушала, убеждала, звала с собой нашу милую Марту, рассказывая ей, какие мы выродки и чудовища. Её лепет был однобок и скуден! Впрочем, как и её действия, ведь трёх утренних придурков она навела на наш берег. Слишком уж хорошо они причалили. И Марта «вовремя» вышла, увидев, что бывает с теми, кто ворует мои кости, – тихий смех Дэя заставил искры вспыхнуть ярко и сильно, превратив их из точек в яркие факелы. На несколько мгновений осветилась комната, поглощённая тьмой и смертью. Искалеченные, вывернутые тела, больше всего похожие на сломанные манекены, яркие осколки на полу, сверкающие перламутром, будто рукоять ножа, и тусклый блеск разряженного револьвера, зажатого в руках Лоренцо. – Я вёл утонувшие корабли по огням, но я слышал нашу девочку, Старик. Ни грана сомнения! Ни капли фальши! Умеешь же ты находить… Что Бо, что наша маленькая Фели…

Я не нахожу, – Лоренцо, потянул шею, вызывая хруст позвонков, и довольно облизнулся. – Я жду. Слепой случай, помноженный на мои желания, дают иногда поразительные результаты, – Лоренцо встал рядом с Сандрой и Этьеном. Замершими, окаменевшими, слепыми и глухими ко всему. – Как и иные мои действия. Я ведь всегда говорю гостям про грот. И почему-то за долгие годы он заинтересовал лишь восьмерых человек! Пятеро им любовались. Двое его осквернили. Одна была готова умереть в нём от счастья. И кто же эти «двое», упомянутых мной?