Хозяин Марасы

Это очень предсказуемо – обозначить, кто из присутствующих знает ответ, и что нужная мне информация намеренно утаивается, – с ироничным одобрением протянул Бо и усмехнулся. Надменный, высокомерный и полный снисходительного пренебрежения.

Ты так сложно говоришь, – Фели с восторгом посмотрела на него, и стала быстро-быстро сжимать и разжимать свой кулачок. Девчачий крик перешёл в надрывный вой, и почти сразу в него влился мужской ор, перемежающийся руганью – мелкий Питти больше не мог сдерживаться и кричал, раздирая себе руки до мяса.

Итак, ты – Стево. И сейчас ты мне расскажешь, что это за женщина, как она оказалась в таборе и куда пропала. Я спрашиваю тебя последний раз, баро, – он неотрывно следил за цыганом, за трепетом ресниц, за тем, как гневно дрожат крылья носа. Каждый защищал своё, вот только цыгане влезли туда, куда их чёрные носы не должны были соваться. И даже будучи уличёнными столь нетривиальным способом, не додумались до признания своей вины. Очевидной вины. Время для баро замерло. Он слышал крики детей, стоны и причитания женщин, видел, как мужчины готовы вытащить ножи. И понимал, что одно его слово, и начнётся резня. И резня эта будет не на благо табора. Чужаки умрут, но и его люди вряд ли останутся невредимы.

Здесь не было никогда такой женщины. Забирай свои серьги, забирай свою сестру и уходите отсюда.

Ответ Стево был окончательным и больше всего напоминал приговор самому себе. Бо пощадил бы их. Пожалел, как жалеют слабых и немощных, но они упустили свой шанс. Наверное, ему хватит и одного человека для ответа на вопрос. Протянув руку за спину, Бо вытянул чинкуэду. Раздались смешки и выкрики, полные советов куда и как он может засунуть свою палку. Кричавшая до этого женщина зашлась грязной бранью, перемежающейся плачем. За этим гамом он безошибочно распознал щелчки кнопочных ножей. Ну да – их двое, всего лишь двое. И маленькая демонстрация Фели вряд ли напугала цыган. О, они наверняка видели много странного и пугающего, и слухи о настоящих цыганских проклятьях не были выдумкой. Но они должны были хотя бы задуматься! Один орёт, срывая мясо с рук, другая, с обожжённой головой, уже и не хрюкает. О чём это говорит? О том, что чужаков надо было или убивать сразу, или сдаваться. Но они сделали ни того, ни другого и теперь всего лишь галдели, боясь дотронуться, запугивали и визжали. Как чайки.

Вот поэтому, Феличе, наш отец и не любит берег.

Ой, ты назвал папу «отцом»! – она засмеялась. – Наконец-то!

Ну, у меня некоторое предубеждение к слову «папа».

Хватит, – баро сжал зубы, с ненавистью глядя на чужаков. К цыганам, бывало, приходили со странными просьбами, требованиями, предложениями… Иногда чужаки бывали интересны, иногда – опасны. Кто-то даже мог сотворить то, что выходило за грань возможностей обычных гадже! Таких приходилось слушать. Этих же надо было гнать после первого же произнесённого слова. – Убирайтесь отсюда или… – Что «или» Стево не успел договорить – та самая цыганка, что пыталась его остановить тогда, когда это не было нужно, снова напомнила о себе. Воспользовавшись тем, что Бо ненадолго отпустил руку Феличе, она вцепилась в волосы пришлой шувани и рванула её на себя. Один удар, усиленный не столько умением, сколько массой тела – и Фели уже стояла на коленях, пачкаясь в земле. Толстые пальцы, пахнущие чесноком и мукой, обхватывали точёный подбородок, запрокидывая назад голову, а у шеи тускло и устало дрожал короткий, с виду кухонный, нож. Цыганке самой было страшно, но она, трясясь всем телом, пыталась угрожать проклятой шувани.

Не советую, – тихо и зло произнёс Бо, глядя на это. Его Фели стояла униженная, в грязи, с ножом у горла, и визгливая старая баба намеревалась её зарезать.

Бросай свой нож. Убирайся отсюда! – стараясь заглушить наглостью свой страх, цыганка то и дело дёргала Феличе за волосы, всё крепче и крепче сжимая в кулаке густые тёмные пряди. Её голос дрожал, в нём прорывались визгливые нотки, но это было не важно. Бо не смотрел на неё – он вглядывался в круглые от изумления глаза сестры, ожидая, когда та вновь начнёт разумно мыслить. И она наконец-то справилась с охватившим её ступором; в лазурно-бирюзовых глазах, сменяя друг друга, промелькнули страх, омерзение, гнев и… спокойная решительность. Она медленно, с лёгкой полуулыбкой, закрыла глаза. Зачем вырываться и спасаться, зачем хватать окровавленными пальцами сдерживающие руки? Это лишь усилит сумятицу и продолжит вопли «птичьего базара». Всего минута замешательства табора – что она даст Бо? Он и без этого справится, уж она-то знала. Вынутая им чинкуэда не была угрозой – лишь предупреждением. Ему не вняли, значит предупреждение обязано было стать наказанием. А наказание за отказ отвечать на поставленный вопрос должно было быть соразмерным. Теперь же, когда она могла помочь, сменить причины и усилить последствия, Фели не собиралась спасаться. Пусть.