А я вместо это сначала обманулась с Аркашей — вышла за него замуж, переехала в его город, полностью поменяла всю свою жизнь под жизнь своего мужа.
А теперь вот вообще, вляпалась в оборотней.
Везучая я...
Уткнувшись носом куда-то в горячий бок Германа, я снова зарыдала в голос, чувствуя, что эти слезы просто долго во мне копились... и вот только сейчас нашли выход наружу.
Так иногда бывает — иногда тащишь на себе какую-то тяжесть: день тащишь, два тащишь, месяц, год, даже иногда докладываешь к этой тяжести ещё немного сверху... и вдруг всё рушится из-за какой-то ерунды, которая даже не стоила того, чтобы о ней упоминать.
«Но моя бабушка — не ерунда», — укорила я саму себя. — «Бабушка была для меня целым миром».
Герман между тем положил меня на диван в гостиной и, ненадолго отлучившись, принес мне из кухни воды.
Залпом осушив целый стакан воды, я вернула стакан Левицкому, избегая при этом его взгляда.
— Наташ? — поставив стакан куда-то на пол, Герман сел на диван рядом со мной. — Ты можешь рассказать, что случилось?
Вытерев рукавом кофты заплаканное лицо, я громко шмыгнула носом... и лишь затем кивнула.
— Почему у вашей расы такие злые законы? — спросила я, глядя на свои коленки. — Зачем вам сдались эти метки, если они разрушают столько жизней, и делают оборотней несчастными?
— Это ты сейчас о ком? — спросил Герман... и от его голоса повеяло арктической стужей. Я уже здесь мурманскую зиму пережила, поэтому я знаю, как чувствуется Арктика!
Герман тем временем схватил меня за подбородок и силой вынудил посмотреть ему прямо в лицо.
— Объясни, что с тобой происходит. — Приказал он, в то время, как в его глазах медленно разжигался жёлтый волчий свет. Я поёжилась ...и даже было хотела отстраниться, но во-первых, его рука по-прежнему крепко меня держала на месте, а во вторых, из закрытого рта Германа сейчас доносилось страшное утробное рычание.
— Не бойся, — приказал Герман, как будто это именно так всегда и работало: скажут тебе бояться — и ты боишься, как только прикажут не бояться, ты сразу успокоишься.
Вот фигушки: не бояться я не могла. Наоборот, с каждой секундой мне становилось всё хуже и хуже.
— Просто объясни, что ты имела в виду, — процедил Герман. — Ты в полной безопасности.
Я же сначала замерла, а затем испуганно покачала головой.
— Ты рычишь, — объяснила я своё поведение. — И мне страшно.
— А мне обидно, — вздохнул Герман. — И волку моего обидно, что наша пара не желает нашей метки...
Отпустив, наконец, свою руку, Герман пожал плечами.
— Наташ, несмотря на всё моё рычание, тебе ничего не угрожает... Я обещаю тебе.
Он смотрел на меня своими желтыми нечеловеческими глазами и просил верить ему.
— Я не обижу тебя... никогда. Никогда больше... — Герман попытался улыбнуться, при этом стараясь не демонстрировать мне своих клыков. — Почему ты вдруг заговорила о метках?
И я снова подумала о своей бабушке.
Получается, дед Василий сначала вот также нежничал с бабушкой Наташей, а потом, как только появилась Ульяна, тут же превратился в безразличного незнакомца? Почему вдруг??? И как бабуля это только пережила!
Герман поморщился... а затем внезапно просветлел лицом.
— Ты плачешь не из-за своей метки? — внезапно спросил он. — Это какая-то история в твоей семье тебя расстроила...
— Что? — я даже вздрогнула от его слов, до того они неожиданно сейчас прозвучали.
— Малышка... может, тебе бокал вина налить, чтобы ты успокоилась?
— Вина? — переспросила я, подняв потрясенный взгляд на Германа.
Подумав о вине, я вспомнила про те свои горестные дни после переезда — когда я с трудом переживала здесь развод. И меня снова пробрало на плач.
— Не надо мне никакого вина, — заорала я, и даже попыталась отпихнуть от себя Германа, но его в этот раз мои действия почему-то совсем не задели. Он просто снова подхватил меня на руки — и хотел со мной по квартире до тех пор, пока я окончательно не выплакала свои слезы.
То есть, где-то час... если не больше.
И уже тогда, укутанная в теплый плед, с чашкой мятного чая, я рассказала Герману про свою бабушку.
— Я знаю её историю, — кивнул Герман уже после того, как я пересказала ему всё, что знала.
— Знаешь?
Герман кивнул.
— Я выяснил про неё всё... они с Василисой действительно дружили.
— Я не понимаю, — протянула я. — Почему бабушка всё это время скрывала от нас, кто она... что она — оборотень. Неужели бабуля думала, что мы станем её меньше любить?
— Я думаю, она просто не хотела усложнять вашу жизнь, — дипломатично заметил Герман, поправляя на мне плед. — Она любила вас.
— А знаешь что самое ужасное? — спросила я, отстранив кружку немного в сторону. Я посмотрела на Германа и выпалила. — Эти посиделки с бабулиными подружками раз в месяц! До меня только сейчас дошло, что она не просто так раз в месяц гостила у какой-то своей школьной подруги... она на ваши полнолуния ездила!
Мне хотелось снова плакать — я бы и заплакала бы, точно заплакала, если бы во мне оставались ещё слезы. Зато Герман сейчас почему-то улыбался.
— Наташ, разве в этом есть что-то грустное? — спросил он чуть заинтриговано.