Храните вашу безмятежность

— Из школы мы, разумеется, сбежали. Ешь, не отвлекайся. Ну как сбежали, покинули «Нобиле-колледже-рагацце» с тайного благословения директрисы. Когда до нас дошли слухи, что тишайший Муэрто прогнал от себя супругу, сестра Аннунциата встревожилась настолько, что села в гондолу и отправилась требовать объяснений. В аудиенции ей было отказано. Тогда Карло, то есть, разумеется, синьорина Маламоко… Представляешь, какой скандал получился бы, узнай наша монашка правду о своей ученице? Еще ложечку. Вот умница. В общем, директриса благословила Карло на поиски и даже вручила ему ключ от черного хода. Как будто моему Карло нужны ключи, — Маура хихикнула. — О, Филомена, мне столько нужно рассказать. Твои хиняне, то есть хинцы… Ну, помнишь тот трактат о способах возлежания? Ах нет, это отдельная тема. Так вот, Ньяга Маламоко отправился в город и рыскал там ночи напролет. О тебе никто ничего не знал. Дона догаресса отплыла из дворца на городской гондоле, но в школу не явилась. Князь… Да, к тому времени мы привлекли к поискам экселленсе с его Ночными господами. Лукрецио прижал синьора Копальди, тот мог сообщить лишь то, что заплатил первому попавшемуся гондольеру. Экселленсе собирался уже выжать Артуро целиком в чашу фонтана, чтоб из его жидкости экстрактировать запах этого «первого попавшегося», но передумал.

Тарелка опустела, Маура помогла мне лечь.

— Историю о том, как сиятельный князь Мадичи нюхал сотни натруженных рук работников весла, я, пожалуй, упущу. — Девушка хохотнула. — И вот, когда надежда почти совсем умерла, вспоминаю я недолгий эпистолярный флирт с твоим рыжим братцем. Помнишь, он послал мне записку, а я не ответила? Хорошо, что я, как особа романтичная, храню свидетельства всех своих побед. Там был адрес. Кстати, намекни своим родичам при случае, что подписываться «Ф. Саламандер-Арденте» — это все равно что не подписываться вовсе. Вас всех зовут на одну букву. Вот какое имя я теперь должна называть, когда стану старой кошелкой и вздумаю хвастаться перед внуками?

— Филиппо, — ответила я, — это абсолютно точно был он.

Маура, возбужденно размахивающая руками во время своего монолога, прижала к лицу ладони и заплакала.

— Ты скоро поправишься?

— Непременно, милая. — Поискав каких-нибудь ободряющих слов, я попросила: — Дай мне еще чего-нибудь поесть.

— Нельзя, — отрезала командирша, вытирая щеки платком. — Твой желудок отвык от пищи, приучать его нужно постепенно. Сейчас — бульон, потом мы посетим уборную, и в награду ты получишь сухарик.

От слова «сухарик» мой рот наполнился слюной и я запросилась в места уединения, чтобы быстрее получить награду.

Мы шли очень медленно. Я опиралась на плечо Панеттоне и успела рассмотреть всю обстановку. В доме царили уют и чистота. Пахло паркетной натиркой, крахмальной свежестью белья и занавесок, древесной смолой от горящего камина, в котором резвилась огненная саламандра. А из кухни доносился аромат тушенных со специями овощей и запеченного мяса.

Правильно расценив мои потягивания носом, Маура сообщила, что мужчины, оказывается, не дураки пожрать, и пусть меня не вводит в заблуждение худощавость ее личного мужчины.

Уже по пути обратно в спальню я спросила:

— Как у вас все это произошло?

— В первый раз — довольно бестолково. — Подруга покраснела. — Я была столь напориста, вооруженная советами из твоих трактатов, что вполне могла бы все испортить, не прояви Карло достаточно терпения.

— Сухарик, — напомнила я, устроившись на постели, — и продолжай со всеми подробностями.

Пресное хрустящее тесто показалось мне вкуснее всего, что я ела до сих пор. Я фыркала, слушая рассказ Панеттоне об алой прозрачной накидке, сквозь которую просвечивало все ее тело, о том, как она сначала пыталась соблазнить, а потом просто заставить Карло заняться с ней любовью.

— Учти, — предупредила она, — в первый раз это больно.

Я удивилась, у рыб и дельфинов такого, кажется, не было, но решила не уточнять. Любви с Чезаре у меня теперь не получится, поэтому и боль первого раза мне не предстояла.

Итак, моя маленькая синьорина да Риальто стала взрослой. И дело было отнюдь не в том, что ее плоть дарила радость мужчине. Мауру наполняла безграничная и мудрая, как сама жизнь, любовь. Я не завидовала ее счастью, ну разве что самую малость.

Сообщив об этом Панеттоне, я потребовала еще один сухарик за честность, и съела его, запивая теплым и сладким травяным настоем.

— Спи, — велела командирша, забирая чашку. — У меня полно хозяйственных забот, с минуты на минуту явятся приходящие служанки. Я наняла для уборки и прочих мелочей двух приличных женщин с соседней улицы.

— И кухарку?

— Готовлю я сама, — Маура гордо выпятила подбородок.

— Синьора Маламоко, — поддразнила я ее. — И что же, синьору Маламоко нравится твоя стряпня?

— Вот сама его об этом и спросишь, когда он вернется после занятий. И если этот стронцо недостаточно быстро выразит восторг, получит поварешкой по голове.