Хранитель изумрудной печати

Она забыла об этом разговоре, потому что буквально через несколько дней позвонила Лариска и сказала, что со дня их выпуска прошло уже десять лет и все собираются устроить вечер встречи. Вера идти не хотела — чего там не видела, да и хвастаться особо нечем. Но Лариска сказала, что внесла уже за нее деньги на фуршет, так что пришлось собраться и идти; Вера даже решилась купить новое платье, хоть с деньгами было по-прежнему туговато.

Многие бывшие одноклассники очень изменились, в основном парни — возмужали, погрубели. Девицы выглядели неплохо — сразу видно, что следят за собой, контролируют вес, одеты со вкусом (Вера порадовалась, что купила новое платье, хороша она была бы в кофточке с пуговками).

Вика Пашкевич была разодета в шикарное черное платье с очень открытым вырезом. Однако Вера с вполне объяснимым злорадством заметила, что Викина грудь вся в веснушках, а на шее появились преждевременные морщинки. Глаза, прежде казавшиеся яркими и большими, теперь были просто выпучены.

«Как у больной лягушки», — подумала Вера и поймала взгляд крупного широкоплечего мужчины.

Он подмигнул и сделал шаг в ее сторону.

— Сережа? — Она так удивилась, что уронила сумочку. — Это ты?

— Здравствуй, Вера! — Подняв сумку, он коснулся ее руки. — Хорошо выглядишь!

— А тебя просто не узнать! — Она рассмеялась и положила руки ему на плечи. — Такой стал… солидный…

— Столько лет прошло, — голос его дрогнул, и он заглянул ей в глаза, — я так рад тебя видеть.

И все вернулось — то, что было с ней больше десяти лет назад. И у него, кажется, тоже.

Они сидели рядом весь вечер. Вика Пашкевич говорила со сцены что-то официальное, теперь голос у нее был не такой звучный, а просто громкий, да еще и прорывались в нем изредка неприятные скрипучие нотки. И черное платье слишком сильно обтягивало фигуру — есть кое-что лишнее у красотки Вики, уж это точно.

Но Вере было все равно. Сережа держал ее за руку, она прижималась к его плечу и не думала ни о чем.

Потом, когда все перешли к накрытым столам, он незаметно поманил ее за собой.

— Уйдем отсюда, я больше не могу!

— Конечно!

Они долго ехали на такси к ней домой, потом шли вдоль стены дома, украдкой пробираясь в подъезд, чтобы Зоя Михайловна не высмотрела их из окна. На площадке Вера выронила ключи, и они упали на бетонный пол с таким звоном, что она невольно вздрогнула.

— Чего ты боишься? — Сергей обнял ее за плечи. — Ты разве не одна живешь?

— Все хорошо! — Вера наконец открыла замок. — Заходи!

И не удержалась, оглянулась-таки на дверь Зои Михайловны. Послышалось ей или нет, что за дверью кто-то стоит, сдерживая дыханье? А, да ладно…

Он разделся, даже тапочки переобул, прошел в зал, огляделся.

— Чаю? — Вера наскоро причесалась в прихожей и тоже зашла в комнату.

— Вина у тебя, конечно, нет… — улыбнулся он, — это я виноват, не сообразил…

Он говорил что-то, чтобы отвлечь ее разговором, и Вера видела, что ему не по себе. А она… а у нее все прошло.

Здесь, в ее квартире, в ее собственной норке, она снова стала самой собой — то есть взрослой двадцатисемилетней женщиной, одинокой, с неустроенной судьбой, а вовсе не той влюбленной девчонкой, какой была много лет назад. И перед ней сидел самый обычный мужчина — крупный, пожалуй, чуть полноватый, во всяком случае животик слегка нависал над ремнем брюк. И волосы начинают редеть, что-то рановато…

— О чем ты думаешь? — спросил он и заглянул ей в глаза.

— О тебе, — честно ответила она, — о нас…

Он принял ее слова за руководство к действию.

— Вера, прости меня, — сказал он, пересел на диване поближе, — прости за ту глупейшую историю в школе. Понимаешь, я был молодой и глупый. Ты мне очень нравилась, но тогда…

— Если бы они нам не мешали! — вырвалось у Веры.

— Да они меня просто обложили! Мама плакала и твердила, что я испорчу свою жизнь. Отец поговорил со мной серьезно, как говорится, по-мужски, мне, мальчишке, это было, конечно, лестно. Он спросил: «Ты действительно хочешь серьезных отношений? Ты еще ничего не видел в жизни, как ты можешь решать?» В конце концов от всех этих разговоров…

— Ты меня просто возненавидел… — вставила Вера.

— Нет, но у меня возникло сильнейшее желание забыть все, как страшный сон. Ну, чтобы ничего этого не было, чтобы никто не копался в душе. Наверное, тебе было еще хуже.

«Знал бы ты, до какой степени», — подумала Вера, вспомнив, как шла она в туфельках по снегу, как разрезала платье трясущимися руками, как лежала ночью в полубреду от высокой температуры.

— Прости меня, Вера. — Он обнял ее и уткнулся в теплую ложбинку возле шеи.

Потом стал целовать — сначала тихонько, потом все сильнее. Вера отвечала. Пахло от него незнакомо, совсем не тем мальчиком, которого она любила когда-то.

Она встала и повела его за руку в спальню. Ну да, была в ее квартире и спальня — крошечная комнатка метров восемь, не больше, и окошко узкое.

Все случилось очень быстро, и Вера ничего не почувствовала, кроме легкого дискомфорта. А ведь он был у нее первый и единственный. И вроде бы любимый.