Хранитель очарованных комнат

Сердце забилось чаще. Встав на колени, чтобы не потерять равновесие, он потер камень ладонью и обнаружил дату рождения, которая развалилась на середине века, оставив лишь нижнюю часть шестерки. Схватив пучок травы, он бережно убрал грязь, а затем подушечками пальцев прижался к бороздкам, чтобы попытаться прочесть то, что истерло время.

О. У. Э. И? Нет, Й. А в конце Н. Валлийское имя. Оуэйн.

Мерритт провел большим пальцем по дате смерти. Оуэйн Мансель. Скончался в возрасте двенадцати лет. Раньше двоих из сестер и обоих родителей.

Я не понимаю. Это не могли быть родители. У них не было подходящего… сочетания.

«Нет», – подумал Мерритт. Не родители. Подняв руку, он посчитал на пальцах. Раз, Крисли. Два, Доркас. И три, младшая, Хелен.

Он посмотрел на поблекшую дату рождения. Не младшая.

Младшим был Оуэйн. Родившийся после Хелен, хоть и прожил на восемь лет дольше.

Мерритт нутром чуял, что это и был его волшебник. Его камень кто-то перенес, но тело лежит рядом с родителями, в непомеченной могиле.

Оглянувшись на другие могилы, Мерритт ощутил ужасную тяжесть. Руки крепче сжали камень. Ты разлучен с семьей, да?

Совсем как он сам.

Неудивительно, что дух мальчика привязался к дому. Он умер молодым, таким молодым, и он не хотел терять свою семью. Он еще так много им не дал… и, видимо, получил полный набор магических способностей своих предков, учитывая чары, которыми пользовался. Если подумать, шуточки Уимбрел Хауса очень походили на проделки двенадцатилетнего мальчишки.

Неудивительно, что он был так несчастен, когда Мерритт прибыл! Он так долго был один… Наверное, ему было грустно и больно, он злился. Мерритт мог бы поклясться, что так бы сам себя и ощущал. Даже исследователи отделили его от семьи – если бы они о нем знали, он бы был на том семейном древе, которое разыскала Хюльда.

Поднявшись на ноги, Мерритт вернулся к цепочке сестер и осторожно положил камень Оуэйна рядом с Хелен.

Он не стал уходить. Он сел на корточки прямо там, в грязи, вглядываясь в истертую могильную плиту, самую маленькую среди всех. Как долго она лежала в стороне от остальных? Как долго валялась лицом в болотной жиже?

Оуэйн был всего лишь озлобленным маленьким мальчиком, который старался как мог. Старался вспомнить, что это значит – быть частью чего-то.

Некоторое время спустя к нему, хрустя травой, приблизились шаги.

– Мистер Фернсби? – спросила Хюльда. – Вы нездоровы?

– Я его нашел, – его голос бы едва ли громче далекого щебета воробьев. Он указал на камень. – Он лежал перевернутый, вон там.

Хюльда ахнула и быстро подошла к нему, присев, чтобы самой прочесть надпись.

– О… Оуэн?

– Оуэйн. Оуэйн Мансель.

– Замечательно! – воскликнула она. – Я знала, что это один из детей. К счастью, у меня еще осталось два листка с заклятьями. Я могу подготовить…

– Оставьте его. – Мерритт потер ладони друг о друга, счищая засохшую грязь. Затем встал – кровь прилила к затекшим ногам – и пошел в сторону дома.

Секунду спустя Хюльда поспешила за ним.

– Мистер Фернсби? Оставить его?

Мерритт указал на… ни на что конкретное.

– Это всего лишь мальчик.

Хюльда ответила не сразу:

– Его духу уже не один век.

– Это так. – Он перешагнул через гниющее бревно. – Но я понимаю парнишку.

Прошло несколько секунд, прежде чем Хюльда повторила мягче:

– Понимаете?

Он кивнул.

– Почему он хотел остаться… Он ушел слишком рано. Может, от болезни. Кто знает? – Мерритт сунул руки в карманы. – Но он был разлучен с семьей раньше, чем был готов это сделать. Если к такому вообще можно быть готовым. Совсем как я.

Хюльда резко остановилась.

– Мерритт… – начала она.

Он замер и обернулся, между ними было всего три шага. Она понимала, что только что назвала его по имени? В любой другой момент ему, пожалуй, было бы приятно.

Она ведь уже спрашивала раньше о его истории? Мерритт вдруг почувствовал себя странно сентиментальным. Он будто не был собой, и лишь по этой причине вообще что-то ей ответил.

– Мне было восемнадцать, когда отец отрекся от меня. Из-за меня забеременела девушка. Ну, или я так думал.

Хюльда широко распахнула глаза.

Он потер затылок. Одинокий сухой смешок вырвался из горла.

– Господи, я никогда не рассказываю эту историю. Она так странно звучит.

Она сглотнула:

– Вы не обязаны.

– Но вы ведь хотите знать, верно? – Он посмотрел мимо нее на могилу Оуэйна, уже скрывшуюся в траве. – Я любил ее. Увлекся. Отец так злился на меня. Он всегда сердился на меня больше, чем на сестер. Я никогда не понимал почему. Он тут же от меня отрекся. Запретил приходить домой. Говорить с матерью…

Он ощутил, как в горле собирается комок, и прокашлялся, чтобы прогнать его.