Хранитель очарованных комнат

Удивительно, но Хюльда улыбнулась. Лишь слегка, не показывая зубы, но улыбнулась.

– Как образно, мистер Фернсби. Вам бы быть писателем.

Она вернулась к своим заклинаниям, и внутри у Мерритта все сжалось.

Все произошло очень быстро – Мерритту представлялось что-то долгое и растянутое, полное теней, нутряных распевов и постоянных разбрызгиваний святой воды. Но Хюльда прочла заклинания тихо и быстро. Камни лежали на своих местах. Свечи горели ровно. Дом даже не скрипнул.

Хюльда положила листок на лестницу.

– Значит, не Доркас.

Нахмурившись, она достала из сумки такой же листочек. Один комплект чар на попытку.

Бет перенесла вес на другую ногу, и пол скрипнул.

– Было очень приятно работать с вами, мистер Фернсби.

Нутро сжалось еще сильнее.

Столовая почернела.

– Миссис Ларкин, – начал он, но не вложил в ее имя достаточно нажима. Она его не услышала.

Хюльда активировала заклятье, использовав полное имя – Крисли Стефани Мансель.

И… ничего не произошло.

Внутри у Мерритта было странное ощущение. От пупка вверх распустилась тревога. В груди что-то сжалось. И все же… от непонятного чувства облегчения его плечи расслабились.

Хюльда покачала головой.

– Я… Я не понимаю. Это не могли быть родители. У них не было подходящего… сочетания.

Бет сказала:

– Может, это и правда младшенькая.

Хюльда вздохнула:

– Ну, я купила достаточно, чтобы это проверить…

Она вытащила третий листок. Вновь активировала экзорцизм, в этот раз для Хелен Элизы Мансель.

Ничего не произошло.

– Я же знаю, камни точно хорошие! – Хюльда топнула ногой, покинув свой пост, чтобы проверить камни.

Мерритт осмелился выйти в приемную.

– А вы ничего не забыли?

– Я ничего не забываю, мистер Фернсби. – Она закончила обходить комнату и уперлась руками в бока. – Я не понимаю. Нам придется поискать еще могилы. Если это не дети, значит, кто-то совершенно другой.

Непривыкшая отступать перед трудностями, Хюльда попробовала прочесть заклятье снова, для Горация Томаса Манселя и Эвелин Пег Терли. Обе попытки оказались таким же разочарованием, как и первые три.

Батист заворчал. Бет сказала:

– Как досадно.

Мерритт пожал плечами:

– Что ж, думаю, ненормальность будет нам нормой еще одну ночь. Бет, Батист, можете идти отдыхать. Надеюсь, вы проснетесь там, где заснете, а потолок не будет протекать, ага?

Бет сделала неглубокий реверанс. Батист с любопытством огляделся, прежде чем скрыться в тенях.

Когда он ушел, Мерритт повернулся к Хюльде:

– Оленина ему особенно удается. Досадно, что вы пропустили. – Он заметил глубокую складку между ее бровей. – Мне жаль, что вам пришлось ехать.

Хюльда отмахнулась от его извинений.

– Я была бы рада провалу, не окажись он настолько нелогичным, – начала она и, вероятно, удивленная собственной честностью, прочистила горло. – Ну, раз уж мое пребывание здесь еще не окончено, отдам вам это.

Она подошла к своей обычной сумке – той, в которой всякие штучки, – и вынула два селенита, каждый размером почти с Мерриттов кулак. На них стояли одинаковые печати из трех волнистых линий, чем-то похожих на круглые скобки, постепенно увеличивающиеся в размере, вписанных в символ, указывающий вправо. Или влево, в зависимости от того, как держать камень.

– Это камни общения? – он про них слышал – во время революции[13] они оказались весьма полезны, – но сам никогда ими не пользовался.

– Именно так. И они дорогие, так что прошу, обращайтесь с ними бережно. Когда я уеду, мне нужно будет вернуть оба камня в БИХОК. Если нам нужно будет связаться друг с другом на расстоянии, они позволят это сделать. Прижмите ладонь к печати на три секунды, прежде чем начать говорить. Но сперва ладонь уберите. – Она оглядела приемную так, как разозленный родитель смотрел бы на своего нашкодившего ребенка. – Нам бы они и вовсе не понадобились, если бы все прошло успешно.

Он переложил камень из одной руки в другую.

– Едва ли это ваша вина.

Хюльда шмыгнула носом:

– Это и есть моя вина. – Она помолчала. – Я редко ошибаюсь в своих предположениях.

– Но, – он ласково ткнул ее локтем, – зато теперь вы задержитесь хотя бы настолько, чтобы попробовать оленину Батиста.

Она отстранилась, и из-за смены освещения ему показалось, что щеки ее покраснели. Не желая заставлять ее нервничать, Мерритт положил камень в карман и сказал:

– А теперь, если позволите, мне нужно пойти и дописать ту сцену.

Подхватив свою рукопись, он зажал ее под мышкой и направился наверх.

Он был не так уж уверен, что волшебник хочет остаться в доме, потому что на него капало всю дорогу до кабинета.

* * *