03/03/2016
Дорогой Мустафа,
ты всегда был мне как родной брат. Помню те дни, когда я навещал тебя дома у твоего отца в горах. Помню фотографии твоей матери, а дед… Какой же великолепный человек! Моя жизнь была бы другой без тебя. Вместе мы создали много чудесного, как ты и думал. Но война все отобрала – наши мечты и цели. Она оставила нас без дома, работы, без наших сыновей. Не знаю, смогу ли жить так. Боюсь, что внутри я уже мертв. Единственное, что ведет меня вперед, – это желание добраться до тебя, Дахаб и Айи.
Я страшно рад узнать, что ты наконец воссоединился с женой и дочерью. Одно лишь знание, что ты с ними, приносит мне радость в эти темные времена.
Мы с Афрой добрались до Лероса и надеемся вскоре уехать в Афины. Если македонская граница закрыта, я найду другой путь. Не переживай, Мустафа, я не остановлюсь, пока не приеду к вам.
Нури
Я вернулся в лагерь, к сверкающему металлу, белому щебню, бетону и бесконечным рядам квадратных коробок, окруженных колючей проволокой. Афра стояла на пороге нашего домика, держа в руках белую палку, словно оружие.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Куда ты ходил?
– Кое-что купить.
– Они шумели. Сильно. Я прогнала их.
– Кого? – спросил я.
– Детей.
– А мальчик вернулся?
– Какой мальчик?
– Мухаммед.
– Никто не возвращался, – сказала она.
Я опустил сумку и сказал Афре, что поищу что-нибудь съестное на ужин. На этот раз я ходил по улицам и искал Мухаммеда. Я следовал за смехом детей, заворачивая за угол, смотрел на площадках и за деревьями. Вернулся в приют, проверил каждое помещение, включая детский центр, комнату матери и ребенка, комнату для молитв. Пошел по дороге до берега, на тихий пляж с детскими следами на песке, но оттуда все уже ушли. За горизонт садилось солнце. Некоторое время я постоял, вдыхая свежий воздух, ощущая на лице золотистый свет.
Открыв глаза, я увидел престранную картину: на бельевой веревке висело тридцать-сорок осьминогов – фантастические силуэты на фоне закатного солнца. Я потер глаза, думая, не уснул ли, но осьминоги остались висеть на месте. Они тянули щупальца к земле, подчиняясь закону гравитации, и принимали причудливые очертания, напоминая лица бородатых мужчин. Я прикоснулся к их резиновой коже, даже понюхал, потом взял одного осьминога, чтобы пожарить на костре. Я нес его на руках, словно ребенка, в направлении домиков. В магазине сладостей купил зажигалку и собрал по пути веток.
Когда я вернулся в лагерь, Афра сидела на полу, перекатывая что-то между пальцами. Я увидел прозрачный, с красной прожилкой посередине, шарик Мухаммеда.
Я собирался спросить про мальчика, но заметил помрачневшее лицо Афры. Вместо пустоты ее глаза наполнились жизнью и скорбью.
– Что случилось? – спросил я. – У тебя грустные глаза.
– Правда?
– Да, – ответил я.
– Я только сейчас поняла, что потеряла свой платиновый браслет, который подарила мама, помнишь?
– Да, – сказал я, – помню.
– Тот, что с маленькими звездочками.
– Помню.
– Я надела его перед отъездом. Должно быть, потеряла в лодке. Теперь он в море.
Я сел на пол возле Афры и обнял ее, а она положила голову мне на плечо, как в той землянке, перед тем как покинуть Алеппо. На этот раз жена не плакала, я чувствовал на шее ее дыхание, трепетание ресниц. Мы долго просидели в обнимку. В домике потемнело, лишь от газовой горелки шло сияние. Вокруг раздавались звуки: кричали что-то люди, бегали дети, кроны деревьев шумели на сильном ветру, пришедшем с моря. Может, Мухаммед играл сейчас снаружи или шел назад в домик.
Я отправился на улицу приготовить осьминога. Сложил в кучу ветки и подвесил добычу над костром. Процесс отнял больше времени, чем я ожидал, хотя осьминог был слегка вареным от солнца.
Когда мясо стало мягче и наконец остыло, я порезал его на кусочки и отнес Афре. Она с удовольствием поглощала осьминога, облизывая пальцы и благодаря меня за ужин. Жена все время спрашивала, где я раздобыл такое лакомство.
– Ты сам выловил его из моря?
– Нет! – засмеялся я.
– Но не купил же – слишком дорого!
– Я его нашел, – сказал я.
– Что? Просто бродил, думая о чем-то своем, и случайно наткнулся на осьминога?
– Именно, – кивнул я.
Афра от души рассмеялась, ее глаза засветились.
Я тревожно посмотрел на дверь, ожидая Мухаммеда.