Хранитель пчел из Алеппо

Девушка порылась в пластиковом контейнере и достала коробку цветных карандашей, прикрепленных к блокноту. Я поблагодарил ее и ушел, направившись по коридору и вниз по лестнице. По сторонам мне мерещились призраки людей, прикованных цепями к кроватям. Я слышал странные звуки – не детский смех, а что-то на грани реальности, – голоса людей, потерявших человеческий облик.

Я поспешил на выход, вниз по лестнице, скорее на серебристый свет и дальше – в порт. В кафе было много людей. Немного посидел там. Зарядил телефон и выпил кофе, наблюдая за двумя женщинами – похоже, матерью и дочерью, которые разносили стаканы с водой, чай и кофе, общались с беженцами, стараясь по возможности говорить по-арабски или на фарси. Сегодня я видел и отца с сыном: мальчик – словно уменьшенная копия отца, только без усов. Позволил себе немного расслабиться, откинулся на стуле и закрыл глаза, прислушиваясь к разговорам и далекому грохоту грома над морем.

Я провел там обеденное время, но Мухаммед так и не объявился. В четыре часа пошел в центр регистрации – узнать, проверили ли наши документы и дали ли нам разрешение. Сотни людей собрались возле растерянного мужчины: он стоял на табурете, поднимая карточки и выкрикивая имена. Нашего он не назвал, и я даже обрадовался, потому что не хотел уезжать без Мухаммеда.

Следующий день пролетел схожим образом; солнце высушило лужи, потеплел ветер. Темнота отступила. Новоприбывших, принесенных волнами на остров, становилось больше, все меньше людей уезжало, но кругом царило умиротворение. Множество звуков слились воедино, превратившись в стук дождя, шум волн, жужжание мух над тушкой осьминога. От земли за лагерем шел свежий сладкий аромат, деревья набирали бутоны, чтобы принести плоды.

Но нигде не было Мухаммеда.

К вечеру следующего дня я утратил надежду. Достал из упаковки цветные карандаши.

– Что это? – спросила Афра, навострив уши. – Что ты открываешь?

– Карандаши.

– Цветные?

– Да.

– А есть бумага?

– Да, блокнот.

– Можно мне?

Я положил их перед ней и подвинул ее руку. Открыл блокнот, перекладывая его Афре на колени.

– Спасибо, – сказала она.

Лег на кровать, глядя в потолок – на пауков и застрявших в паутинах насекомых – и слушая тихие разговоры за ширмой и на улице, шуршание карандаша по бумаге.

Через несколько часов стемнело.

– Я нарисовала это для тебя, – наконец сказала Афра.

Картинка сильно отличалась от прежних ее работ. Жена изобразила поле цветов с единственным деревом.

– Но как ты это нарисовала? – спросил я.

– Я чувствую на бумаге штрихи карандаша.

Я снова посмотрел на рисунок. Цвета были неправильными: синее дерево, красное небо. Несмотря на ломаные линии и изображенные невпопад листья и цветы, картинка притягивала взгляд чарующей, необъяснимой красотой, словно обрывок сна, мир за пределами нашего воображения.

На следующий день мое имя назвали в центре регистрации. Мне вручили карточки и разрешение на отправку с острова в Афины: Нури Ибрагим, Афра Ибрагим и Сами Ибрагим. В желудке все перевернулось, когда я увидел имя сына, напечатанное на листе бумаги. Сами. Сами Ибрагим. Словно он все еще был среди нас.

Я не сказал Афре, что нам выдали разрешение, и не пошел в бюро путешествий, чтобы купить билеты на паром. Проходили дни и ночи, Афра все больше тревожилась.

– Мне снятся кошмары, – сказала она. – Я умерла, а надо мной летают мухи, и я никак не могу их отогнать!

– Не волнуйся, – сказал я. – Мы скоро уедем с этого острова.

– Мне здесь не нравится, – проговорила она. – В этом месте полно призраков.

– Каких призраков?

– Не знаю, – сказала она. – Это нечто не из мира людей.

Я понимал Афру. Знал, что нам пора ехать, но не хотел уезжать без Мухаммеда. Что, если мальчик вернется и будет искать меня? А я не сомневался, что так и будет. Как сказал офицер, это остров, и ребенок не мог бы уйти далеко.

Следующей ночью снова шел дождь, и у Афры началась жуткая лихорадка. Ее лоб был горячим, а руки и ноги холодными, как море. Я обтирал ее лицо и грудь смоченной в воде футболкой.

– Он играет, – сказала она.

– Кто?

– Сами, я слышу его. Скажи ему быть осторожнее.

– Его здесь нет, – ответил я.

– Он потерялся, – сказала она.

– Кто?

– Сами. Все дома́ пропали, и он потерялся.

Я ничего не ответил. Растер ее руки своими ладонями, чтобы немного согреть, вглядываясь в красивое лицо. Она была напугана.

– Я хочу уехать отсюда, – сказала Афра.

– Мы уедем.

– Когда? Почему все так затянулось?

– Нам нужно забрать документы.

На следующий день жар усилился. Афра дрожала и жаловалась на боль в спине и ногах.

– Скажи, чтобы он зашел внутрь и поужинал, – сказала она, когда я заворачивал ее в одеяло.

– Обязательно.

– Он и так весь день играет на улице.

– Я скажу ему, – пообещал я.

Разыскав лимоны, я сделал Афре напиток, но с каждым днем ей становилось лишь хуже. Похоже, в ней угасала надежда. Я знал, что нужно уезжать, и рассказал про полученные документы. Несколько дней пришлось подождать, пока она не окрепла настолько, чтобы вставать на ноги и выходить на улицу, нежась в лучах солнца. Потом я купил билеты и написал записку: