Хранитель пчел из Алеппо

Вдалеке, в городе, простираются руины и возвышенности, фонтаны и балконы. На поле к востоку вижу пасеки, кусты терна и дикие цветы. Пчелы в это время суток молчат. В лунном свете работают только некоторые, что выкармливают личинки. Пчелы слепнут раньше людей. Воздух сейчас теплый, сладкий от аромата почвы и жары. Слева от меня в город убегает тропинка. Я иду по ней, пока не добираюсь до реки. Она пересекает городской парк и проходит через равнину. На поверхности воды сверкает лунный свет.

Впереди замечаю красную вспышку: кто-то бежит. Иду на звук шагов по переулкам. Темнеет, зажигаются фонари, в рыночных палатках блестят золотистые пирамиды пахлавы. Возле кафе стоят столики, на каждом – меню, бокалы, столовые приборы, один цветок в узкой вазе. В витринах магазинов вижу туфли, фальшивые дизайнерские сумки, ковры и коробки, кофеварочные машины, туалетную воду, товары галантереи, а в конце ряда находится палатка с шарфами из великолепного материала, похожего в свете ламп на дым с оттенками синего, зеленого, охры.

Под аркой над головой качается вывеска: «Музей». Прямо под ней нахожу старый магазин отца. Дверь заперта, и я прижимаюсь лицом к стеклу. Внутри лежат в стопке рулоны материи – шелк и лен всех цветов и оттенков. Дальше стоит касса, рядом – горшки с ножницами, иголками, булавками.

В конце переулка вижу фиолетовое сияние. Понимаю, что Мухаммед завернул за угол. Я зову его, прошу подождать меня, спрашиваю, куда он идет, но мальчик не замедляет шага. Иду быстрее, пытаюсь догнать его, но когда добираюсь до конца переулка – мир распахивается передо мной. Вновь я у реки, высоко в небе висит луна. Мухаммеда нигде не видно, поэтому я сажусь на берегу, ближе к воде, и жду, когда наступит

восход

открыл перед нами Пирей, небо заполонили чайки. Мы сошли с парома в порту Афин, где нас отвели в забетонированный двор возле гавани – там стояло множество палаток и открывался вид на строительные краны. Некоторые люди сидели на земле, кутаясь в одеяла. Птицы дрались за мусор, в воздухе повис запах нечистот.

Мы остановились в тени прямоугольного здания, сплошь покрытого граффити: кто-то нарисовал там массивный причал, о который разбивались белые волны, а по ним плыл старинный корабль со вздымающимися парусами. На скалах был изображен кран, под которым собрались люди из прошлого. Сами пришел бы в восторг от рисунка. Он сочинял бы истории о тех людях; корабль наверняка превратился бы в машину времени, или же, зная чувство юмора Сами, сам кран поднимал бы человека за ворот и перебрасывал в другое время.

Я не хотел уходить с пристани, желая стать частью рисунка и сидеть на скалах причала вечность, глядя на море.

Мы с Афрой нашли местечко на одеяле, расстеленном на земле. Напротив расположилась женщина с тремя детьми: один висел в слинге спереди, второй был привязан к спине, а третий держал ее за руку. У женщины были миндалевидные глаза и хиджаб поверх волос. Малыши либо родились вместе, либо она не приходилась одному матерью. Женщина что-то сказала мальчику на фарси, тот покачал головой, утыкаясь носом в ее рукав. Неподалеку я увидел девочку с ожогами на лице. Я заметил, что у нее не хватает трех пальцев на руке. Наши взгляды встретились, и я отвернулся, посмотрев на Афру. Жена пребывала в тишине и безопасности, которые принесла ей слепота.

Внезапная вспышка ошарашила меня.

Через пару секунд я различил круглый черный предмет, нацеленный на меня. Пистолет. Пистолет? У меня перехватило дыхание, в глазах потемнело, шея и лицо запылали, онемели пальцы.

Это всего лишь камера.

– Вы в порядке? – услышал я голос мужчины.

Смутившись, он опустил камеру, словно ему и в голову не пришло, что он снимает живого человека. Фотограф отвел взгляд, быстро извинился и пошел дальше.

Явились люди, чтобы проверить наши документы, и той же ночью нас отвезли на автобусе в центр Афин. Мы оказались в крошащемся здании старой школы, чьи продолговатые окна выходили во двор. Там было полно людей: кто-то сидел на небольшом подиуме, другие – на школьных стульях, некоторые просто толклись под бельевыми веревками.

Среди людей прохаживались работники НПО. Один из сотрудников, белокожий мужчина с дредами, поприветствовал нас и повел внутрь, на два пролета вверх, в заброшенную классную комнату. Афра неторопливо поднималась по ступенькам.

– Здорово поговорить с вами по-английски, – сказал мужчина, – но я пытаюсь выучить арабский и немного фарси. Чертовски сложно. – Он покачал головой и посмотрел на Афру. – Классы на нижнем этаже используют для разных занятий. Ваша жена тоже говорит по-английски?

– Не очень хорошо.

– У нее не возникнет проблем с лестницей?

– Она справится, – сказал я. – Бывало и хуже.

– Вам еще повезло. Приехали бы вы на два месяца раньше, пришлось бы неделями ждать на улицах, и это в середине зимы. Военные многих перевезли, вот и организовали эти лагеря. Есть один большой в Элиниконе – старом аэропорту, и еще в парке…

Парень замолчал, будто отвлекся, и я решил не развивать тему.